Николай Лугинов - По велению Чингисхана

– На мой взгляд, второй мальчик… как его звали-то?

– Хубулай… Я тоже отличаю этого мальчика. Надо же, оказывается, мы с тобой одинаково смотрим, – сказал хан, довольный, не переставая улыбаться. – Правду говоря, за заботами некогда возиться с детьми… Всегда мимоходом общаюсь с ними. Это неправильно.

– Конечно, неправильно, потому что дети уже сейчас должны привыкать слушать тебя. Тогда лучше будут понимать тебя, должны запоминать, тогда потом будут вспоминать, глубже вникать в содержание сказанного тобой, лучше понимать.

– Я должен спросить у тебя одну вещь, – сказал хан. – Мне несколько раз жаловались, что ты выступаешь против совещаний с разбором итогов прошедшего сражения…

– Да что они, зачем это я буду противиться разбору сражений? Конечно же, правильно, когда все ошибки и упущения вовремя рассматриваются и уточняются, – Аргас про себя обиделся на этот вопрос, но виду не показал.

Только старые штабные крысы – сурджуты, вечно соперничающие с ним, завидующие ему могут распространять такие клеветнические слухи. Это точно исходит от них, стариков-сурджутов, которые ему завидуют, поскольку чувствуют его превосходство. Не осознают, что давно отошли от всего, отстали, восполняют это, указывая молодым тойонам на какие-то мелкие промашки, упущения, основываясь на своем боевом опыте тридцатилетней давности, получают удовлетворение от того, что могут пошпынять им. Вот и придираются.

– Основное требование в обучении молодых людей – это быть безупречно правдивым и справедливым. Даже малейшее преувеличение, отступление в сторону от истины, возведение напраслины недопустимы, во всем нужно быть предельно честным, правдивым. А наши же старики порой увлекаются надуманными строгостями чересчур, – Аргас заметил, что хану эти слова не понравились, но закончил свою мысль. – Особенно они отводят душу при разборе каждого случая потерь. Не стараются понять, что во время любого сражения могут возникнуть неожиданные положения, не принимают это, предпочитают односторонне обвинять молодых тойонов. Насколько бы сильнее ты ни был его, а все-таки враг ведь тоже вооружен, одет в те же кольчуги, как же совсем без потерь в сражении обойтись?

– Нас ведь так мало… А вокруг столь многочисленные народы, что сосчитать их численность невозможно. Единственный путь выживания для такого, как мы, малочисленного, постоянного воюющего народа – это умение воевать без потерь, – сказал хан тихо. – Во всем, конечно же, бывает и чрезмерная требовательность, преувеличение частных упущений, а это может перевернуть с ног на голову любое доброе деяние. Постараемся понять это и исправиться.

– Я тоже понимаю, что разбор сражений нужен, даже необходим, но не согласен, когда дело доводится до нелепости. Из-за того, что старики-сурджуты слишком притесняют, запугивают молодых тойонов, они в последнее время все больше вынуждены думать не о результатах сражения, а о том, как бы выйти из него без потерь, пусть даже выполнив боевое задание наполовину. Разве это правильно? Неправильно. Это отражается на боеспособности, на конечных итогах сражения.

– Наверное, многое делается неправильно… – тихо сказал хан. – Но мы, понимая неправильность этого, заставляем считать каждую потерю ради еще более важного. Очень большое значение имеет, чтобы каждый нукер знал, что им дорожат, его берегут. Даже в черных войсках пришлых со стороны людей такое отношение командиров резко меняет их самоощущение. В чем беда многих правителей? Они людей не берегут, не жалеют. Не понимают, что это – главное.

Аргас молчал, пораженно глядя на хана. Удивительный человек! Во всем видит другую, невидимую тебе сторону. Ведь на самом деле видеть, как на данный момент развиваются события, просто, а понять, какое это будет иметь значение в будущем, чем обернется потом, как будут разворачиваться дальше события, важнее! Вот в этом, наверное, и лежит отличие от других великой личности… Для объединения, сплочения в один крепких кулак мэгэнов, собранных из разных родов и племен, требуется какое-то особое связующее. Наверное, именно это взаимное бережное отношение друг к другу, чувство защищенности и ответственности являются той силой, которая сильнее всего укрепляет отношения, родит стремление к сплочению, к доверию…

– Ну ладно, – хан поднялся в знак того, что разговор окончен. – Про твоего Курбана я слышал. Все хвалят, что растет очень способный, сильный, талантливый полководец.

– Просто сказать, что он способный, значит, ничего не сказать. Как уже говорил, таких по пальцам пересчитать. Исключительно растущий парень. Я считаю, что это дело – чистой воды клевета, дело рук завистников, ревнующих к его успехам, к ранней славе, и неумелых дознавателей. Может, нужда во мне говорит, но мне кажется, судьи у нас невежественные!

– Хорошо, я поговорю с этими «невеждами». Если возможно, постараемся вызволить парня…

Из сурта хана Аргас вернулся радостный, обнадеженный, что теперь-то уж ему удастся спасти своего Курбана.

Утром нарядился так, как никогда раньше не наряжался, отправился с несколькими сопровождающими в тюрьму на встречу с Курбаном. На этот раз охрана, видя его высокий чин, должность, золотой ярлык, шлем с пером, не стала как в первый раз задавать лишних вопросов, сразу же проводила внутрь. У тойонов тюрьмы прежнее пренебрежение как рукой сняло. Судя по тому, как они все вытягиваются перед стариком, говорят заискивающим тоном, здесь произошла какая-то подвижка. Вряд ли дыхание хана так быстро дошло. Значит, дошло чье-то твердое слово о нем.

Бедный Курбан за эти несколько дней похудел так, что страшно смотреть. Даже глаза стали огромными, горбатый нос заострился. Только стройный стан не согнулся, выправка не изменилась.

Старик рассказал основную новость – про свою встречу с ханом. Парень только выслушал молча и как-то обреченно улыбнулся, словно знал заранее, чем все для него кончится.

– Держись, потерпи немного! Скоро мы выйдем отсюда, – сказал Аргас и притянул голову парня, коснулся носом чистого лба, покрытого холодным потом, понюхал.

Курбан опустил взгляд, пряча глаза, отвернулся и зашагал вслед за конвоиром, выпрямившись во весь свой высокий рост. Отойдя довольно далеко, наконец, оглянулся. Остановился на миг, словно хотел что-то сказать, но потом опять отвернулся, медленно зашагал вперед.

Сердце в груди Аргаса несколько раз сжалось.

К чему бы это, грех-грех! Ведь все решается благополучно, как надо. Оо, Господи. Помоги, сжалься… Редко я обращаюсь с такой мольбой!.. Оо, Господи…

И вправду, влияние слов хана сказалось сразу.

Назавтра же глава Верховного суда Сиги-Кутук, до сих пор отговаривавшийся отсутствием времени, отдельно пригласил старика в сурт Сугулана на разговор.