Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Старик встал, прикрывая левой рукой левое же колено, лицо его являло само смирение.

– Что ты там прячешь под рукой? – заинтересовалась Ожулун.

– Штаны лопнули, – растерянно ответил Усун-Туруун, – прямо на коленке…

– Уж больно ты усерден в ползаньи на коленях! – съязвила Ожулун. – Почему так обносился: скуп или беден?.. Как будто мы тебя обошли почестями и богатством.

– Кому чужды излишества, тому не страшны лишения! – бодрясь, отвечал старик, но ладонь от лоскута на колене не отнимал.

Тогда Ожулун ласково улыбнулась ему, достала из сундука шаровары тонкой козлиной кожи и милостиво протянула Усун-Турууну.

– Держи ханские! В дороге переоденешься – скачи!

– Ты сказала! Я услышал! – старый воин удалился, а хотун-хан словно бы ожила и повеселела: тугодум-то он известный, но каков служака! Побольше бы таких – исполнительных и бессребреных. Она ожила и вот едет по вытканной разноцветьем степи, где еще не потемнел ковыль и не забронзовела полынь, над которой еще высоки и легки барашки облаков в небесной лазури – простор и воля…

Земля Айыы, превращенная в ристалище, – на все ли это времена?

Как укрепить строй жизни степных людей?

Сколько можно жить в постоянном ожидании беды, окружая себя караульными, надежность которых не всегда выдерживает проверку делом? Сколько можно сторожить самим себя?

После разгрома найманов чингизиды видят из тьмы горящие взоры вождей великих соседей – они горят зеленым огнем злобы и зависти: что удержит их от искушения осадить набирающих силу выскочек?

Обо всем этом Ожулун намедни спрашивала сына, а он отвечал ей:

– Надо бить их, пока они не объединились как раз в то время, когда внутренняя наша жизнь с ее неустойчивостью дает им повод рассчитывать на военный успех…

– Значит, опять война? – робея, как девочка-подросток, идущая по ночному лесу, уточнила несомненное и очевидное Ожулун. И великий человек – ее сын и вождь – отвечал ей:

– Опять война… Что делать? На то не наша воля. Нас вынуждают.

Ах, как же хорошо было в старину – Хайахсын поведала ей многое из того, что знала о старине! Разве сравнишь давние войны и нынешние! Те похожи на детские игрища. Мать Хайахсын сказывала ей, что от каждой стороны враждующих выходили на поединок по одному батыру. Поединки шли в присутствии всех воинов или населения осажденного города, которое вываливало на крепостные стены и с криками, воплями, угрозами и оскорблениями супротивных наблюдало за поединком. Сам бой шел по образцу большого сражения: сначала – перестрелка, потом – рукопашная, где в ход идут все подручные средства, а если рукопашная повергала одного из поединщиков в бегство, то начиналось преследование. Хайахсын показывала в лицах, как выезжают на поле боя противники и оскорбляют, ярят один другого: «Эй, бараний курдюк! А покажи-ка нам, какие у тебя стрелы водятся! Ну! Стреляй, кобылья сиська!» «Начинай первый, птицеголовый утенок! А-ха-ха! Вот так стрелы у тебя – из утячьего гузна! Где ж тебе со мной совладать!» – кричал один после неудачных выстрелов другого. Входя в раж, тот отвечал: «Ты что за человек? Ты смердящая куча, навозная лепешка!» – «Молчи, не зунди, комар: посажу тебя на ладонь и прихлопну!..» Хайахсын рассказывала, как спешивались богатыри и лупцевали друг друга лиственничными дубинками: «Бах! Ба-а-ах! Кольчуга – хр-рясь!» – и щекотала маленького Тэмучина, а он, смеясь, уворачивался. «Где кольчуга, где кольчуга?» – щекотала Хайахсын и устремляла один палец к ребрам мальчугана: «Одна стрела летит… две стрелы летят… три-и-и!» – И он, отзываясь звонким смехом, колотил воительницу по смуглым и еще молодым тогда рукам. «Эй, ленивая нерпа!» – кричал он, когда ему удавалось убежать обессиленному смехом…

– Опять война, – эхом повторила Ожулун. – О, горе, горе… А со своими-то соседями посоветовался? Надо бы заручиться их поддержкой.

– А это смотря кого считать своими… – невесело и жестко заметил Тэмучин. – Пока мы в силе, своих больше. Но что будет после первой же серьезной неудачи?

«Где та кольчуга, что защитит его от вероломства и предательства! – думала Ожулун, едучи по весенней степи на спине своего Серого Хоро. «Бедный мой сын… Хоть бы еще дал мне сил Господь! Хоть бы еще несколько лет и зим побыть ему подпоркой – ведь он один во всей Вселенной, как и суждено быть повелителю! О Джэсэгэй, где ты? Молодость моя – весна степная – минула без тебя… Но по колено в поту и крови твой сын все же взял Степь под одну свою руку, сделал то, о чем написал на камне древний тюркский государь… Да, где-то живут люди с глазами на груди, люди с одной ногой, на которой они прыгают выше деревьев, а в песках Хун-Хорохой живут люди с глиняными головами и хан их – Песчаный Удав, но и они покорятся, никчемные, нашему сыну, когда придет время после войн… Наступит ли это время еще при моей жизни в среднем мире?.. Вот я задала сыну самый трудный вопрос:

– Когда ты воспитаешь своих братьев, как воспитывал тебя Джэсэгэй-батыр? Ты, умеющий и в стане врагов находить себе верных сторонников и слуг, не возвысил ни одного своего родственника и брата! Каждый остался у своего бурдюка с кумысом!..

Тэмучин терпеливо отвечал:

– Я сам мучаюсь от этих мыслей. Но не получается. Нельзя сказать, что в службе они нерадивы. Но они не умеют довольствоваться малым и не хотят понять, что это – остов большой судьбы… Они лишь кичатся высокородством своим, прямо-таки чувство особой значительности выпирает изнутри, губы выпячивают: я, я, я… Им бы урвать побольше да поспорить там, где их совета не спрашивают, когда дело уже решено! Понимаешь?

– Не понимаю!

– Тогда вспомни Хасара… В прошлый раз я поставил его главным над основным войском – и что?

– Что, Тэмучин?

– Будто ты не знаешь, что он возомнил одного себя победителем в том бою!..

– Еще до своего рождения Хасар бился в моем чреве, как пойманная в силки птица! Он не давал мне спать тогда, не дает и ныне! Таков уж он есть, и это все знают… Но почему же ты умаляешь значение основного войска в той битве? Почему люди смеют говорить, что все решилось без него?

– Я не пытаюсь принизить Хасара, мама… У каждого войска свое назначение, но на этот раз ударные силы найманов разбились о силы передового отряда Сюбетея и рухнули еще до вмешательства основного войска Хасара! Конечно, если бы волна найманских ратников докатилась до брата, он не дрогнул бы, знаю… Но в том бою основное войско довольствовалось малым – вот Хасар и исходит паром!

Я упрямилась:

– Нет, нет и нет! Что бы ты ни говорил, но ты обязан тянуть братьев к вершинам власти, воспитывать их… Они нынче у тебя как мелкие порученцы!

Он взял мою руку и поднес ее к своему лицу, лег щекой на мою заскорузлую старческую ладонь, говоря: