Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Но через год с небольшим Чилайин устранился от тойонства: со скотом управляться ему было привычней, чем с людьми, и он отбыл на желанную Селенгу к отцу, чтобы распоряжаться конюхами, готовящими лошадей для войска.

А вот Чимбай, с малых лет подчинивший себя воинским ремеслам, окунулся в войсковую жизнь по самую косицу и с упоением познавал премудрости военачалия. Он быстро рос в званиях, а в прошлом году хан назначил его командовать тумэном, осадившим Тайхал.

Многорядная система рвов и валов, дополненная редкими бастионными выступами для флангового обстрела, – вот что такое крепость Тайхал на первый взгляд. Страна Баргу – страна морозная, и осажденные полили валы водой, укрывшись ледяной неприступной коркой.

Чимбай на безопасном для улучения расстоянии объехал плотно стоящие вокруг городища палисады, отмечая, что высота частокола в рост хорошей лиственницы и плотность, с которой стоят бревна, – серьезная преграда, если затеять штурм.

– Тут и ящерка не прошмыгнет, – сказал Чимбай старику Аргасу.

Аргас ехал на соловом жеребчике, плохо заметном на снежном поле, и тихонько напевал невнятную и однообразную песню.

– Уж не съел ли ты сушеного мухомора, Аргас? Поёшь, не умолкаешь, – вызывал его на разговор Чимбай, ибо неприступный вид крепостцы слегка обескуражил его: хотелось услышать совет опытного бойца.

– Я не ем сушеного мухомора подобно лесным людишкам, – ответил Аргас, когда они остановили коней. – И тарасуна я не пил, для того чтобы петь.

– Чему же это ты радуешься, скажи мне, несмышленому.

Аргас указал кнутовищем в сторону частокола:

– Видишь внизу бойницы? За бойницами – завалы, с которых так удобно простреливать ров… И это все сказки, что при штурме батыры могут закрывать бойницы топориками, а вражьи стрелы отскакивают и улетают обратно!

Чимбай озадаченно смотрел то на бойницы, то на ликующего Аргаса.

– Ну, а чему ж ты радуешься, глиняная голова?!

– Тому, что не надо искать хитроумных решений, Чимбай, золотая голова… Как же не радоваться, когда все ясно!

– И что же тебе ясно, истукан?

– А то, чучело, набитое войлоком, что напасть врасплох или незаметно просочиться в крепость нам не удастся – они ждут! Открытый штурм – тоже не пройдет… Ведь что это такое? Это когда под прикрытием стрелков тяжеловооруженные воины добираются до стены и прорубают в ней брешь, куда втягиваются штурмовые отряды… А тут нас всех бревнами попередавят! От шести бревен увернешься, а седьмое – твое!

Чимбай начинал терять терпение:

– Ты гремишь словами, как бычьим пузырем с горохом, Аргас! Говори же: что ты сделал бы, будь на моем месте?

– Ты и сам знаешь что. Осадой и измором мы их возьмем. А радуюсь я тому, что много жизней сохраним для Тэмучинова войска, если не погорячимся и не пойдем на штурм…

Что-то запело в морозном воздухе, и в десятке шагов от всадников в неглубокий снежный наст воткнулась стрела, прилетевшая из крепостцы. Аргас стремительно понукнул солового, с юношеской гибкостью, не сходя с седла, вынул стрелу из снега:

– Отъезжа-а-ай! – крикнул он Чимбаю. – Сейчас начнется-а-а!

Когда съехались через мгновение, Аргас показал стрелу:

– Китайцы называют их сигнальными! Сейчас начнут стрелять ливнем!

Но ожидаемого ливня стрел не выпало.

– На, посмотри наконечник! – протянул стрелу Аргас. – Он сделан из рога молодой коровы… Говорят, что такую свистульку Джамуха некогда подарил Тэмучину…

Они переглянулись.

– Да-а, – разглядывая свистульку, размышлял вслух Чимбай. – Безделица… Персы с китайцами такого напридумывали: и тебе горшки с горящим…

Аргас перебил:

– Да шайтан с ними и с их горшками и катапультами! Посмотри на стрелу: уж не сам ли Джамуха в крепости?.. Может, он нам загадки-то загадывает, Чимбай? А?

Тронули коней в обратную дорогу, но Чимбай не торопился с ответом. «Зачем Джамухе обнаруживать себя? – думал он. – Хочет раззадорить нас и вынудить пойти на штурм? Он, мудрый лис, знает от своих лазутчиков, что ему противостоит всего лишь молодой волчонок… Дразнит, ярит, норовит затмить рассудок волчонка…»

– Нет! – сказал он наконец. – Только осада!

И Аргас кивком отозвался на эти его слова.

Только осада – таковым был и приказ Чингисхана.

Строго следуя ему, Чимбай уже не думал о попытках занять Тайхал, но сделал все, чтоб не выпустить из-за крепостных стен ни единой живой души. Все, кто пытался выскользнуть в степное приволье и проскакивал точку возврата, опьяненный миражом свободы, погибали от стрел воинов Чимбая. Съестные припасы в крепости пополнялись за счет убоя вьючных и верховых лошадей, в ход шла падаль, и когда стало казаться, что люди поедают голые скальные камни крепостных стен, мэркиты сделали вид, что сдаются.

Чимбай уже предощущал славу, воображая, как доложит хану о бескровно одержанной победе, он уже засиделся без прямого дела и кровь его бунтовала к весне – он забыл, что мэркиты здорово отличаются от овечьей отары. И когда тех выпустили из крепости, то самая отборная и отчаянная их часть из пяти-шести сюнов прорвала заслоны и ушла в горы, чтоб бесследно рассеяться в них.

Слухи о жестоких вылазках мэркитов заполыхали, как степной пал.

И Чимбай, обозленный на себя за совершенную ошибку, засобирался вдогонку за мэркитами, чтобы отомстить, истребить, содрать с живых кожу! Как можно было столь простодушно верить намерениям этих стервятников! У них, видать, и оружие было кое-где припрятано – где ж была припрятана твоя прозорливость, тойон!

По горячим следам Чимбай отправил в ставку хана вестников, спеша доложить о боевой обстановке. Сам же собрал совет из тойонов-мэгэнеев.

По возрасту Чимбай был моложе всех собравшихся, кроме Джэбэ. Однако скупость, точность и расчетливость его распоряжений, его сила и удаль в сечах усмиряли языки и самых известных острословов. Он не был чванлив, умел выслушать и поблагодарить, умел наказать одним взглядом и возвысить двумя-тремя словами. «А ведь он еще не вошел в цвет!» – восхищенно и завистливо говорили старики, стараясь оберечь Чимбая от юношеских искушений. Почести меняют нравы – Чимбай оставался самим собой, и люди признавали в нем сильного вожака: ведь человеку легче казаться достойным той должности, которой он не занимает. Чимбай же, казалось, был рожден полководцем и рубакой.

Поэтому, когда он, во искупление своей ошибки, заявил о намерении преследовать мэрки тов во главе мэгэна, то один из татарских мэгэнеев, старик Хайыранг, ответил:

– Ты поставлен над нами и твое слово – закон для нас. Мы не вправе обсуждать твои действия. Но ты собрал нас на совет и я бы не советовал тебе, не дождавшись гонца от Чингисхана, брать вину за бегство горстки мэркитов на себя. Главное-то нами сделано: Тайхал пал, а преследовать недобитых может любой тойон. При чем здесь ты? Это мелко для тебя…