Милош Црнянский - Переселение. Том 2

Как рассказывал ему Павел, в тот день стояла адская жара.

Лето в Темишваре порою бывает очень знойным и сухим. Жара, говорят, приходит в Венгрию из далекой Азии. Преодолевает на своем пути бесконечные просторы степей, проходит через горные теснины Карпат и разливается, точно вулканическая лава, по равнине сербского воеводства, некогда бывшей морским дном.

В такие дни люди бегут от солнца, прячутся в тени деревьев и спят, точно оглушенные. И тому, кто их неосторожно разбудит, может прийтись худо: пырнут чего доброго ножом в живот!

В такие дни по Темишвару бродят собаки, языки вывалены, дышат они так, словно проглотили соленую рыбину. И рычат даже на детей.

Павел часто вспоминал в России, в своем доме, последние дни, проведенные в Темишваре, но что тогда произошло в их семье, так и осталось для него неясным.

Известно лишь, что на следующее утро после ссоры в трактире «У золотого оленя» Петр Исакович подошел к столу, где сидел Павел, и братья расцеловались как ни в чем не бывало. Петр, слегка побледнев, сконфуженно посмеивался, а Варвара счастливо улыбалась и ласково погладила того и другого по косице. Ревность Петра к Павлу исчезла, словно ее сдуло теплым ветром.

Анна и Юрат шумно ликовали, увидев, что мир в семье восстановлен. Павел смотрел на Варвару и думал, до чего хороша эта женщина, когда улыбается, а еще краше, когда на глазах блещут слезы. Видимо, златокудрой красавице удалось за ночь изгнать ревность из души мужа. Каким образом, никто не знал. Впрочем, разве всегда можно сказать, почему буря и гроза сменяются радугой: так было и в семейной жизни Варвары и Петра.

— Ты чего, каланча, на мою жену пялишься, как аист на яйца? — воскликнул Петр, но было понятно, что он шутит.

Павел уговаривал Петра послушаться тестя и отказаться от переселения в Россию. Или, по крайней мере, чтобы ублажить старика, оставить у него жену до весны, а потом за ней приехать.

Петр беззаботно улыбался, поглядывая на жену, и твердил, что с тестем, сенатором в Нови-Саде, он все быстро уладит.

А у Варвары на губах играла странная, чисто женская улыбка, и она смотрела Павлу прямо в глаза.

Петр и в самом деле был именно таким, каким он виделся жене: сущий ребенок! И хотя ему шел тридцатый год и он отважно стрелял в отступающих из Праги французов, когда его ранили, он сразу стал похож на раненого жеребенка.

Услыхав, что в русскую армию его зачислили корнетом, он потерял всякий покой, тем более что привык кичиться своей красотой, знатностью и богатством жены. В помрачении рассудка он даже брата заподозрил в неладном.

В главном штабе Варадина Петра Исаковича не очень ценили и оставили его в армии лишь благодаря тому, что он женился на дочери сенатора, а старого Стритцеского в штабе почитали. Петр получил премьер-лейтенанта уже после свадьбы, но бумаги он вовремя не выправил. Вот и отстал. А в мирное время, подобно всем Исаковичам, по службе вперед не продвигался.

Впрочем, он испортил себе карьеру одним росчерком пера, когда генерал Шевич записал его в число переселяющихся в Россию.

Чрезмерное внимание чужой жены не доставляло Павлу никакого удовольствия. Никакого влечения к этой красивой женщине он не чувствовал. И был уверен, что его жена, будь она жива, никогда бы не приревновала его к Варваре. Однако он догадался, что Анна и Юрат ему не верят. Они-то знали, что есть на свете и такое безумие, и такая любовь. Юрат имел обыкновение поддевать своих невесток, что-де пьяная невестушка лакомый кусок не упустит, но неизменно подчеркивал: «пьяная».

Исаковичи знали, что и в Среме и в Славонии случались такие любовные связи, и остерегались, как огня, такого позора и несчастья. Виной тому была обособленность, в ту пору семьи жили кланами, точно на острове.

Среди сербок-католичек мало кто умел писать, мало кто появлялся в обществе, бывал в Вене, а среди православных сербок таких было еще меньше. Все эти молодые женщины были навечно заперты в узком семейном кругу, будто в тюрьме.

Невесты ждали сватов.

Девушек до замужества держали дома как на привязи, и можно было по пальцам перечесть тех, кто мог сказать мужчине, даже в Футоге: «Приходи вечерком, поговорить надо!»

Даже сенаторские дочки редко встречались со своими кавалерами.

За всю жизнь они выезжали куда-нибудь не больше двух-трех раз.

Замуж обычно выходили за того, кого приводила сваха.

И было настоящим бедствием, если вдруг после свадьбы в семье появлялся обольстительный родственник. Немало женщин, несмотря на все строгости семейного уклада, в таких случаях опаляли себе крылья. Правда, в большинстве случаев, все ограничивалось взглядами, пожатием руки, невнятным шепотом и, может, поцелуем, а конец был всегда один — слезы и рыдания несчастных женщин под храп спящего рядом мужа.

Такая же беда в жаркую пору года грозила землякам Исаковичей, замкнутым в своем кругу в селе. Родственные семьи часто бывали друг у друга в гостях. Собравшись по праздникам, пили вино и ракию. На косовице вокруг волновалась рожь. Входили в шалаши, чтобы утолить в прохладе жажду, и женский голос в этот миг звучал так обольстительно, а мужской взгляд мог вогнать в краску и родственницу!

У горожан позор обычно тщательно скрывали, а в деревне за него нередко расплачивались смертью. Особенно в гостях, на свадьбе, когда пляшут коло и груди так и трясутся. Но чаще такая любовь оставалась неизведанной, несбывшейся мечтой. Темная, непостижимая власть злого рока порой сталкивала вдруг родственников. Мужьям представлялся случай в своем доме или в гостях сравнить свою жену с чужой. Женам — увидеть рядом с мужем красавца родственника. Власть рока сводила в летнюю пору схизматиков и католиков под одной крышей, когда, издавая пьянящий аромат, цвела акация, и ее цвет, опадая, не остужал подобно снегу разгоряченную голову, а обволакивал шелковистым теплым покровом, под которым невозможно заснуть. И в роду Стритцеских не все семьи подряд были счастливыми. Одни были, другие — нет. Среди мужей случались лысые. Среди жен — быстро стареющие. А среди родичей попадались красивые, усатые, статные.

Варвара знала, что ее тетки и по матери и по отцу трепетали при появлении любимого родственника, как трепещут березки под дуновением весеннего ветра. Родственные души встречались, что бы там монахи ни проповедовали.

Еще хуже было в семействе Анны.

Устои православия держали ее несчастных теток в кандалах брака до самой смерти. В доме Якова Богдановича девушка должна была сидеть, как на привязи, и ждать жениха. А если подходящих женихов не оказывалось, от тоски по любви бедных женщин освобождала лишь смерть. Случалось, что и в сенаторском доме молодые жены встречали неотразимого родственника и теряли голову от любви. Дрожали от страсти и томления, а порой и гибли, катясь вниз, точно раскаленные камни, выбрасываемые вулканом.