Жан-Кристоф Руфин - Большое Сердце [litres]

Марк даже не пытался скрывать от меня, что его считали своим во всех городских бандах. Напрашивался только один закономерный вопрос: почему он пожелал заняться другим делом? Я задал ему этот вопрос. Он ответил с изрядной находчивостью, что нынче настали другие времена. Париж покончил с бунтами, резней, захватом чужих домов (я понял, что он не слишком высоко ценит англичан). Теперь в столице куда выгоднее быть честным. Он дал мне понять, что в его глазах я олицетворяю новые веяния, позволяющие надеяться на укрепление власти короля. Я был бы вправе заподозрить, что он хочет поступить ко мне на службу, чтобы ограбить меня. В конце концов, он до сих пор был связан с преступниками; проникнув в дом, он, будучи их человеком, может распахнуть перед ними все двери. Я же поставил на противоположное, рассчитывая, что если он и впрямь решил стать моим преданным слугой, то будет стараться изо всех сил, и о такой удаче я могу только мечтать. Оказалось, что я сделал верную ставку. Марк оставался со мной вплоть до самого моего побега, именно ему я обязан тем, что жив, а чтобы спасти меня, он принес в жертву собственную жизнь.

В тот же день он приступил к своим обязанностям. Кристина, столкнувшись с ним, и бровью не повела. Но вечером в спальне, когда мы остались одни, она принялась умолять меня не нанимать его. К ее доводам примешивалось слишком много криков и слез, это навело меня на мысль, что она что-то от меня утаивает. На сей раз я решил, что не стоит ей поддаваться. Марк остался.

Впоследствии у меня было несколько лет, чтобы понаблюдать за ним и попытаться понять. Действия его всегда были уместны, суждения проницательны, а предвидения точны. Однако со временем я понял, что все это было следствием крайне простого видения мира.

Всякий мужчина был для Марка прежде всего мужчина, а всякая женщина – прежде всего женщина. Иными словами, по его мнению, никакой мужчина, каким бы могущественным, серьезным и благочестивым он ни был, не может устоять перед хорошенькой бабенкой, если та знает, какое оружие использовать, чтобы покорить. Также и любая, даже самая честная, верная и добродетельная, женщина способна на худшие безумства ради мужчины, который знает, как разбудить в ней вулкан желаний, а уж она, сама того не желая, раздует огонь так, что вокруг все покроется пеплом. От этой уверенности выработалась характерная для него манера воспринимать людей через их желания и слабости. Он никогда не обманывался внешним блеском, и его никогда не впечатляли ни важный вид, ни показная добродетель – все то, что люди порядочные выставляют перед собой в качестве заслона. Я понял, что по прежнему роду занятий он явно не принадлежал ни к ворам, ни к мародерам, скорее всего, он торговал женским телом.

С первого взгляда он уловил в Кристине то, что мне мешала увидеть моя наивность. Она же, в свою очередь, почувствовала в нем угрозу. Я выжидал, чем закончится эта конфронтация. Каждый гнул свою линию. Будущее прояснило для меня, с чем была связана их взаимная неприязнь. Кристина напала первой; наведя справки, она рассказала мне, чем прежде занимался Марк. Она подкупила жену хозяина местного трактира, по ночам превращавшего свое заведение в игорный дом, и раздобыла точные сведения. Но Марк ничего от меня и не скрывал. Кристина была сильно разочарована, увидев, что я нимало не переменил отношение к нему.

Он же чуть выждал, прежде чем заговорить о ней. То, что он поведал мне, было серьезно, но куда важнее было то, что она скрыла это от меня. По сведениям, которые раздобыл Марк, Кристина вовсе не была девушкой из хорошей семьи, она была внебрачной дочерью герцога. Воспитанная матерью, которая служила камеристкой у герцогини Бургундской, она понахваталась светских манер, хоть и не принадлежала к высшему обществу. После смерти матери она, вместо того чтобы пойти в услужение, предпочла пустить в ход свои чары. Она связалась с одним шулером и прижила от него девочку. Дитя ныне воспитывалось у кормилицы в Понтуазе. Молодость, красота и образование позволяли Кристине завлекать в ловушку ценную дичь. Сначала покровитель посылал ее к богачам, а уж те знали, как с ней позабавиться за определенную плату. Потом она решила, что куда выгоднее затеять игру в невинность и изображать страсть, разоряя мужчин. Два года назад из-за нее повесился судейский чиновник, оставивший ей крупную сумму. Поскольку в городе царил беспорядок, ей всегда удавалось выходить сухой из воды и вскоре появляться под новым именем. На самом деле ее звали Антуанетта.

Это разоблачение я воспринял как удар кинжалом в спину. Трудно сказать, что именно было самым болезненным для меня. Понимание, что меня предали? Метаморфоза предмета моей страсти? Горечь оттого, что то, что я считал редким счастьем, оказалось банальным обманом? Или, может, это было прежде всего разочарование в самом себе, ведь все похвалы и восторги любимой оказались ложью?

Первой моей реакцией было недоверие к словам Марка. Он ждал этого.

– Не унижайтесь, проверяя то, что я вам сказал, – посоветовал он. – Все так и есть. А ежели хотите вывести ее на чистую воду, так это проще простого.

Чтобы снять с сердца тяжесть, я по совету Марка организовал для Кристины-Антуанетты решающую проверку: я сообщил ей, что должен уехать на четыре дня. Она стала задавать вопросы о доме, и я оставил ей все ключи, в том числе и от сундуков. Конечно, с моей стороны было коварством подвергать ее искушению, но я хотел получить исчерпывающий ответ. Чтобы окончательно развязать ей руки, я объявил, что Марк поедет со мной. Я и впрямь добрался до самого Версаля, но мой слуга остался дома, чтобы устроить мышеловку. На вторую ночь после моего отъезда заявился покровитель Антуанетты с повозкой, а с ним трое вооруженных людей. Марк заранее расставил охрану вокруг дома и, уверенный в правильности своих действий, предупредил ночной дозор. Те выждали, пока сообщники откроют сундуки и достанут первые ящички с деньгами, а уж затем ворвались в дом. Всех грабителей схватили и отправили в тюрьму. Но Марк, скрепя сердце, по моей просьбе устроил так, чтобы Кристина смогла ускользнуть, не подвергаясь допросу. Потом он выставил своим помощникам вина, чтобы те выпили за мое здоровье.

Антуанетту я больше не видал.

Вот так и закончилась моя связь с Кристиной – трагическим фарсом. Но это повлияло на меня сильнее, чем я мог предположить. Долгое время я инстинктивно остерегался женщин. Прежде я думал, что ненавижу тех, кто пытался сблизиться со мной ради корысти; кончилось тем, что я начал предпочитать именно их. Отныне ничто не вызывало у меня бóльших подозрений, чем бескорыстная любовь.

Необходимо было признать очевидное: мое благополучие, особенно во времена всеобщей нужды, превращало меня в объект зависти и интриг. Всякий, кто попытался бы убедить меня в обратном, надолго утратил бы мое доверие и вызвал бы едва ли не ненависть. Разумеется, это было несправедливо по отношению к тем женщинам, которые встретились мне впоследствии и которые, возможно, испытывали ко мне искренние чувства. Однако боль, которую я причинял, отвергая их, всегда казалась мне не такой сильной, как та, что мне пришлось бы вынести, позволь я одурачить себя очередной Кристине.