Жан-Кристоф Руфин - Большое Сердце [litres]

По прибытии мы обнаружили полномочных представителей короля, добравшихся по суше, они сгорали от нетерпения. В это время папа принимал английское посольство, и нашим легатам хотелось сразить англичан демонстрацией нашей мощи. Когда мы выгрузили из корабельных трюмов привезенные сокровища, они приободрились.

Въезд нашей делегации в Рим до такой степени поразил встречающих, что все помнили об этом даже пять лет спустя. Роскошь была необходима, чтобы подчеркнуть важность, которую король придавал этому посольству, и засвидетельствовать почтение новому папе. Что же касается веры в то, что эта расточительная мощь произведет на понтифика должное впечатление и сделает его более сговорчивым во время предстоящих переговоров, – это уже совсем другая история.

Папа Николай Пятый был невысокого роста, хрупкого телосложения, с замедленными движениями. Казалось, прежде чем пошевелиться, он всякий раз колебался. Так, он трижды протягивал руку, прежде чем взять чашку и поднести ко рту. А собираясь перейти из одного угла комнаты в другой, он мерил взглядом расстояние, оценивая возможные препятствия на пути. То ли опасности, связанные с его положением, заставляли его проявлять подобное благоразумие, или, напротив, он достиг своего положения с помощью таких вот уловок, подсказанных его натурой? Не могу сказать. Могу только утверждать, что за внешними колебаниями скрывалась великая твердость духа. Это был вдумчивый и смелый человек, который выносил свои решения, проявляя незаурядную мудрость, и приводил их в исполнение, не поступаясь ничем.

Он был явно рад прибытию нашего посольства. Поддержка французского короля была для него большим преимуществом. И все же, вступая в споры с полномочными представителями Карла Седьмого, он намеренно держался требовательно и неуступчиво, в частности, что касалось его соперника антипапы, назначенного церковным собором. Он настаивал на его полном и безусловном отречении без каких-либо компенсаций.

Николай Пятый знал, что не я возглавляю делегацию и что официально он должен обсуждать все с другими ее членами, в частности с архиепископом Реймсским Ювеналием. Тем не менее он навел обо мне справки, а письмо короля расставило все по местам: папа знал о моей истинной роли и о моем всеведении по части финансов. Он был родом из Тосканы и некогда являлся наставником молодых Медичи. Он понимал, что деньги – это наиважнейшая из материй и все, что нас радует и печалит, вплоть до знатных титулов, подчинено им. Так что наши беседы не отличались ни блеском, ни соблюдением официальных норм дипломатии, но все же играли важную роль.

Папа, желая оставить меня в своем дворце, чтобы мы могли спокойно и без свидетелей поговорить, пустил в ход уловку. Как-то раз во время общей аудиенции он вдруг встал, подошел ко мне и, приподняв дрожащим пальцем мое веко, воскликнул:

– Но, мэтр Кёр, вы явно больны, предупреждаю, будьте осторожнее! В наших краях свирепствует малярия, каждый год она уносит людей в расцвете сил.

Насмерть перепуганные архиепископы и богословы спешно отступили от меня подальше. Когда папа предложил, чтобы меня осмотрел его личный врач («который творит чудеса – особенно по части этой хвори»), они одобрительно закивали. По их лицам было видно, что они с огромным облегчением восприняли слова папы, предложившего мне незамедлительно устроиться в крыле своего дворца.

Таким образом, переговоры пошли параллельно. Одни происходили в послеполуденное время в парадной зале, расписанной громадными фресками. Члены посольства выступали по очереди, напрягая горло и пускаясь в бесконечные разглагольствования. Папа ответствовал им с елейной мягкостью, но не шел ни на какие уступки.

Со мной все обстояло совсем иначе. Мы виделись с папой обыкновенно по утрам в небольшой столовой с окнами, широко распахнутыми в цветущий сад. На маленьком столике на сверкающей серебряной посуде были сервированы фруктовые соки, отвары, печенье. Папа чаще всего был в простом облачении, не закрывавшем руки. Во время этих частных встреч он совершенно утрачивал серьезность и степенность, отличавшие его публичные выступления. Напротив, он принимался жестикулировать, поясняя свои речи, и часто, продолжая говорить, вставал, подходил к окну, а затем снова садился. Мы беседовали просто и без экивоков, и это напоминало мне общение с коммерсантами. Мы занимались делом и, как я и предвидел с самого начала, вскоре заключили сделку на условиях, приемлемых для обеих сторон.

Перед полномочными представителями Николай Пятый повторял, что ждет от антипапы отречения без встречных условий. Он не хотел, чтобы считали, что он пошел хотя бы на малейшую уступку. Со мной он вел себя более реалистично. Благодаря папским легатам и разветвленной сети осведомителей он знал своего соперника лучше, чем кто бы то ни было.

– Чтобы убедить антипапу удалиться, – сказал он мне, – придется вести торг… с его сыном, то есть с герцогом Савойским.

Амадей, прежде чем посвятить себя религии и стать папой, передал герцогство Савойское своему сыну Людовику. Но тот лелеял честолюбивую мечту: завладеть Миланским герцогством. А для этого ему нужно было не только подтвердить свое право наследовать эти земли, но и сражаться с кондотьером Франческо Сфорцой. Все это требовало немалых денег, поддержки французского короля и Орлеанского дома – наследника прав Висконти на Милан. Тонкий знаток итальянских дел, папа дал мне ряд советов, как именно действовать. Если мы предоставим молодому герцогу Савойскому средства для ведения войны, с условием что его отец отречется от папского престола, то сможем согнуть старого Амадея.

Я последовал этим советам, найдя их превосходными. Мне удалось гораздо лучше справиться с новыми поручениями относительно антипапы, которые я выполнял напрямую или косвенно, когда я перевел их решение из сферы теологии, не имеющей отношения к делу, в сферу финансовую.

Кроме того, для завершения переговоров с антипапой, в частности по вопросу Миланского герцогства и его завоевания, король на основании предоставленных мною сведений счел полезным привлечь Дюнуа. Этот сумеет говорить с Амадеем на грубом языке войны и поможет герцогу Савойскому укрепить свою армию. Решительно, это был именно тот человек, который мог положить конец церковному расколу…

Визит в Рим принес мне тройную выгоду. Там я нашел способ разрешить кризис в христианском мире, и, действительно, в начале следующего года антипапа отрекся от престола. Мои связи с Савойским домом еще более упрочились благодаря уловке с займом, предоставленным ему на весьма выгодных для меня условиях. И в конце концов самое главное: я подружился с папой римским. Довольный нашим общением и видя, что я следую его советам, Николай Пятый даровал мне все запрошенные мною льготы. Я получил разрешение на переносной алтарь для Агнессы и заказал таковой мастерам в Трастевере из золота, инкрустированного рубинами. Папа удовлетворил мои ходатайства за многих людей, которым я покровительствовал. И еще, осмелюсь сказать, немаловажное: он возобновил и расширил привилегию, в силу которой мне дозволялось поставлять морским путем товары для султана. Отныне разрешение на провоз не ограничивало ни количество товара, ни число судов с грузом. Он также предоставил мне исключительное право перевозить паломников на Восток. По моей просьбе папа добавил к этому право вывозить оружие в качестве дара французского короля.