Селим Ялкут - Львовский пейзаж с близкого расстояния

Вопрос риторический. С тех пор дядя Юзек жил, как бог. У него был свой дом, женщина. Спирт шел канистрами. Дядя Юзек к бизнесу охладел, но начальство требовало. Потом у него началось кровохарканье. Его стали лечить, но дядя Юзек местным врачам не доверял, вызвал из Киева Фридриха Бернгардовича. Тот приехать не смог, поехала Тамара Бенедиктовна. В Киев они вернулись вместе через Черновцы. Там дядя Юзек долго молился в синагоге. В Киеве жили у Гольдфрухтов, дядя Юзек пошел по врачам, но состояние резко ухудшилось. Фридрих Бернгардович на правах старого знакомого обратился к главврачу Тубинститута, дяде Юзеку выделили отдельную палату. Как итог туберкулеза почек началась уремия. Большую часть времени дядя Юзек находился без сознания. За несколько дней до смерти он пришел в себя и попросил Тамару Бенедиктовну (она регулярно его навещала) принести бутылку лучшего коньяка, разные деликатесы и красивую столовую посуду. — Хочу перед смертью пожить по-человечески, — так он объяснил. Бутылку он успел выпить до половины, прежде чем умер в пятьдесят восемь лет. Тарелка, на которой дядя Юзек пировал перед смертью, долгие годы хранилась в семье Гольдфрухтов.

Чтобы полнее осветить личность дяди Юзека (с несколько неожиданной стороны), следует добавить, что он самоучкой сочинял музыку. Видно, при более счастливой судьбе, из него мог выйти композитор. У Гольдфрухтов хранились письмо (письма?) композитора Дунаевского к дяде Юзеку с призывом не прекращать творческих исканий. Фридрих Бернгардович обещал письма найти и предоставить для этого жизнеописания, но не успел.

После смерти дяди Юзека Фридриха Бернгардовича ждал сюрприз. В сберкассе, куда он сдавал на хранение зарплату, его известили о крупных денежных переводах — из Ворохты, Яремчи. Переводы поступали один за другим, похожие на золотой дождь. Ясно, мудрый дядя Юзек не хранил сбережения на одной сберкнижке. Все деньги он завещал племяннику. На них Фридрих Бернгардович купил машину и несколько раз отдыхал с женой на море. Потом всплыла еще одна тайна. У дяди Юзека еще с довоенного времени остался скромный счет в западном банке. Эти сведения дядя Юзек по понятным причинам не оглашал, но пришло время и завещанием стало можно воспользоваться. Из тысячи отложенных фунтов Фридриху Бернгардовичу достались четыреста, остальное ушло в доход государства. Но и четыреста пригодились.

Похоронили дядю Юзека — Иозефа Бернгардовича Гольдфрухта на Байковом кладбище (Фридрих Бернгардович имел необходимые знакомства). Спустя годы рядом под той же мраморной плитой похоронили Тамару Бенедиктовну.

Торжество справедливости. Несмотря на несчастья века, буквально, перетряхнувшие Европу, у Гольдфрухта осталось немало родственников и друзей за границей. И, чем более оттаивал советский ледник, тем чаще они давали о себе знать. В послевоенной Германии обосновалось землячество черновицких немцев. Еще были живы старики, которые помнили его отца, и поэтому готовы были помогать сыну. В Италии жил его племянник с семьей. Немало родственников оказалось в Израиле. В Париже был друг. Об этом человеке следует сказать несколько слов.

Зигфрид Бахтер был на несколько лет старше Фридриха. Ко времени возвращения Фридриха из Кембриджа он уже был адвокатом. У них составилась компания для бриджа. Играли в адвокатской конторе Бахтера. Как и семья Гольдфрухта, Бахтеры остались в Черновцах, не видя никакой вины перед Советами. Отец Бахтера ходил с бородой, занимал видную должность на бирже, считался богатым человеком. Его тут же арестовали и вместе с женой отправили в ссылку. А Зигфрид сумел спрятаться, и дождался, когда с началом войны вернулись румыны. Как он жил потом, неизвестно, важно, что, несмотря на еврейскую национальность, уцелел. Жена была родом из Праги. В конце войны они смогли переехать в Чехословакию по программе воссоединения семей. Там он записался добровольцем в формирующуюся чехословацкую армию, а в сорок восьмом году, как раз накануне окончательного присоединения Чехословакии к советскому блоку, оказался в Париже. Связь с родителями он потерял, считал их умершими. Отец, действительно, умер в ссылке, а мать после войны (уже после бегства сына на Запад) вернулась в Черновцы. Родственников не осталось, сын пропал. Она оказалась одна, совершенно потерянной, без всяких средств, голодала и, наверно, быстро бы погибла, если бы не встретила Фридриха Бернгардовича, Случайно, на улице. Он ей очень помог. Продуктами, деньгами. Когда переехал в Киев, помогал уже отсюда. А тут сын отыскался. Как французский гражданин, он добился для матери разрешения выехать во Францию. Это уже в пятидесятые годы. Мать прожила в Париже три дня и умерла. Бахтер был благодарен Фрицу и слал ему постоянные приглашения, приехать в Париж.

К тому времени Бахтер разбогател на международной торговле мясом. Закупал в Аргентине. Имел дело с разными странами, в том числе с Советским Союзом. Об организации советского бизнеса был очень низкого мнения. Советские могли отправить скоропортящийся продукт в обычном вагоне или в неисправном холодильнике. Бахтер таких партнеров не уважал, он был ответственный коммерсант. Среди черновицких деловых людей отдельным качеством, характеризующим таланты предпринимателя, было умение уходить от налогов. Здесь Бахтер был большой умелец, первое, что он сделал, когда появился капитал, открыл в Швейцарии собственный банк. Гольдфрухт гордился другом, хоть сам искусством ловчить не обладал.

Каждый год Фридрих Бернгардович направлял просьбу о гостевой визе — в Италию, Францию, Германию. Из всех этих стран ему постоянно приходили приглашения. Он оплачивал соответствующие расходы (подача заявления с просьбой о визе стоила денег). И каждый год получал непременный отказ без всяких объяснений. Объясняться было не принято. Он привык. Так тянулось до начала перестройки. Неожиданно его вызвали на улицу Короленко 33, где помещалось Управление внутренних дел. В то время Фридрих Бернгардович запросов о визе не посылал и был занят самыми будничными делами. Потому встретил повестку с недоумением. Он вполне свыкся с ролью невыездного советского гражданина.

В окошке, куда он обратился, глянули равнодушно, отослали к секретарю. Секретарь просмотрел повестку, что-то такое сообразил и позвонил. Вышел человек в штатском, провел Фридриха Бернгардовича в комнату, усадил, отрекомендовался подполковником и сообщил: — Мы рассмотрели ваше дело, вам надо реабилитироваться.

Фридрих Бернгардович встретил эти слова буднично и даже как-то легкомысленно. — А зачем?

Подполковник доброжелательно разъяснил. — Вы более десяти лет регулярно подаёте заявление, чтобы выехать за границу. Они (то есть ОВИР — отдел виз и регистраций) пересылают эти заявления нам, а мы не можем разрешить выезд без реабилитации. Вот, когда реабилитируетесь, другое дело. Тогда разрешим. Не ОВИР, а мы, понимаете?