Селим Ялкут - Львовский пейзаж с близкого расстояния

А жизнь себе текла. Ф. Б. окончательно сдружился с веселым человеком Ферганюком — тем самым чекистом-оперативником, кто опекал его во время болезни. Тогда они много бродили вместе по Байковому кладбищу (туберкулезная больница рядом, делать было нечего). Ф. Б. выздоравливал и веселел, а Ферганюк вживался в образ больного, доставшийся ему по службе. Здесь среди могил он ощутил вкус меланхолии и тоски, которую дарит палочка Коха. Изведал особенную грусть и жалость к своему бренному организму, осознал тщету бытия, пусть даже оформленного по служебной надобности, но все же… Можно утверждать, что общение с Ф. Б. изменило его жизнь.

Ф. Б. не возражал. Искренняя привязанность секретных сотрудников к своим подопечным представляет отдельную область психологии. Так ученый привязывается к животному, уцелевшему в результате мучительного эксперимента, и даже берет его под свое покровительство.

Ферганюк стал заходить в семью Гольдфрухтов дружески, посвящая ей собственное, а не служебное время. Наверно, он знакомился с делом Ф. Б. Может быть, полностью, или не до конца, но знал многие подробности биографии Ф. Б. (конечно, меньше чем наш читатель), и это давало ему приятную уверенность в собственных достоинствах. Он даже ухаживал за Тамарой Бенедиктовной, слегка, мило шутя, оказывал ей знаки внимания, так, чтобы было видно, именно ухаживает.

В этой игре ему нельзя было отказать. Ферганюк был видным мужчиной и сам по себе, но основные черты проступили с годами, будто из-под резца скульптора. Когда чудо (не иначе!) преображения свершилось, Ферганюк стал разительно похож на Леонида Ильича Брежнева. Это было потрясающе. Буквально, один в один. Если синтетический образ Ф. Б., как и подавляющего большинства мужского сословия, создается в некоем виртуальном смесителе, вбирая в себя различные черты, присущие возрасту и темпераменту, то здесь — для Ферганюка визуальное совпадение с обликом вождя было однозначным, ошеломляющим и мистическим [5] Автор видел фотографию Ферганюка — дома, на балконе, так сказать, без всяких претензий — и готов подтвердить: вылитый Леонид Ильич. При этом автор с глубоким уважением относится к Л. И. Брежневу, тем более, наблюдая, как история страны пошла дальше). . Это сложное дело нести крест сходства с большим человеком. Представим, если бы Ферганюк внезапно захромал и появился в метро на костылях. Насколько, это вызвало бы умаление канонического образа, смятение простаков и насмешки нигилистов. И сам факт можно было воспринять как неуместное посягательство на чужое величие, или потакание нездоровым настроениям. Сам Ферганюк был знаком с такими настроениями по службе, хоть понимал оттепель буквально (можно не надевать кальсоны). Он сознавал ответственность за собственное лицо. И то, что партия доверила ему не только партбилет, но и возвышающее сходство, наполняло его чувством интимного сопереживания. По счастью, время было мирное, Леонид Ильич не нуждался в двойнике и читал свои речи самостоятельно. Мы это помним с чувством добродушного и насмешливого сочувствия. Потому Ферганюк видел себя в резерве, а пока уделял внимание отдельным свойствам своего двойника. Умению бескорыстно нравиться дамам, пробуждая в них томительные воспоминания и грезы о мужчине, который когда-нибудь непременно соскочит с коня (или кобылы) и постучит на рассвете в заветное окошко. Войдя в образ, Ферганюк бывал неотразим и не требовал большего. Поэтому Тамара Бенедиктовна слегка смущалась и даже хорошела в его присутствии. А Ф. Б. был и вовсе ему симпатичен. Ферганюк видел в Ф. Б. рефлексирующего еврокоммуниста, требующего, не перевоспитания (он его уже прошел), но постоянной разъяснительной работы.

И, что важно отметить, биография Ферганюка удивляла соответствующим сходством. Мистика (а как объяснить иначе?) не терпит случайностей. Ферганюк служил политработником на Дальнем Востоке, оттуда был переброшен в органы , а, выйдя в запас (в звании капитана), продолжал в гражданской жизни служить начальником Отдела кадров (спецчасти, первого отдела и т. д.), то есть (фактически) отдавал всего себя трудовому народу. При этом был веселый человек, жизнелюб, а не какой-то административный сухарь.

С годами, когда известность Леонида Ильича стала фактом всемирного значения, обсуждать внешность Ферганюка стало просто неуместно. Аксиома, это известно, обходится без доказательств, а оно — сходство продолжало крепнуть. Хотя стали проявляться второстепенные различия — наградной пиджак Ферганюка заполнялся гораздо медленнее, по случаю юбилеев и торжеств, а не личных заслуг и подвигов, на которые Ферганюка не нужно было призывать дважды. Пребывание в туберкулезной больнице и усиленные посещения кладбища пришлись, как бы впрок, и когда Леонид Ильич стал болеть, Ферганюк повысил заботу о состоянии своего здоровья, можно даже сказать, заступил на его охрану . Стало ясно, в чем суть испытаний, о которых Ферганюк и прежде загадочно намекал. Как работник органов , он был прикреплен к ведомственной поликлинике. Кроме того, был инвалидом собеса . И еще числился в поликлинике по месту работы. А также где-то, что история не сохранила. Но было именно так. Ф. Б. утверждал, что Ферганюка опекали четыре поликлиники. Здоровье его было не только личным, но именно народным достоянием. Тут нет места иронии для тех, кто помнит, какие это были годы. Ферганюк не любил лечиться, так он утверждал, но считал своим долгом, и непрерывно лечился, особое внимание уделяя анализам и лекарствам. Результаты анализов он сличал, как показания.

— Видал, здесь четыре и шесть, а здесь пять и два — в один день.

Четыре и шесть отсюда, — Ферганюк показывал Ф. Б. палец на правой руке, — а пять и два — из этой. И главное, тот же палец. Один в один. Но на левой. А тот — на правой. Какому верить? Здесь лейкоциты есть, а здесь нет. Из одной банки. Как такое может быть? — И Ферганюк шел проверять, искал правильный ответ.

Зато с лекарствами повезло. Ферганюк получал их бесплатно сразу во всех поликлиниках. У него был целый шкаф с лекарствами. Лекарств было больше, чем в хорошей аптеке, о качестве и говорить нечего. Сплошной дефицит. Ферганюк подходил к хранилищу, открывал и вынимал наугад красивые упаковки. Он любил свои лекарства, как любят коллекцию живописи или редких марок. Он вложил в свое собрание некий особенный смысл, возможно, видя в них замену высоким наградам, которыми был незаслуженно обделен. И хотя Леонид Ильич тоже мог достать любое лекарство, но ему нужно было для этого вызывать академика Чазова, раздеваться до пояса или запускать в собственный организм чужой палец в резиновой перчатке, в то время как у Ферганюка все было уже наготове. — А вот этого нет даже у Машковского , — представлял Ферганюк отдельные экземпляры своей коллекции. Фармакологический справочник под редакцией академика Машковского регулярно (раз в три года) переиздавался, и, если Ферганюку удавалось (нередко) его опередить, это значило немало.