Антонин Згорж - Один против судьбы [Sam proti osudu]

— Простите, маэстро, но в этом все-таки есть что-то и от искусства? — робко возразил юноша.

— Это цирковая ловкость, но никак не искусство. Есть ли в этом хоть какая-нибудь мысль? Искусство возникает не из пустого фортеля, а из творческой мысли! Кто хочет извлекать из фортепьянной клавиатуры только звон колокольчика, может просто повесить его где-то. Но это все глупости! — махнул он рукой. — А вот уж тамбуринов я ему никогда не прощу!

— Каких тамбуринов?

— Вы не слышали об этом? Штейбельт насочинял несколько собственных пьес, и когда он их играет, его жена бьет в это время в тамбурин. Как это ни странно, иным этакое пришлось по вкусу. И Штейбельт использует это в своей выгоде. Мне писали из Праги, что он предложил там некоторым восторженным дамам научить их сотрясать бубен. В течение двенадцати уроков он превращает такую дурочку в виртуоза-тамбуринщицу. И они выступают с ним вместе и раскланиваются рядом с ним у рампы.

Рис рассмеялся:

— Они могли бы сопровождать исполнение на рояле и турецким барабаном!.. Но он получает от этого какой-то доход?

— Ну разумеется! За обучение будущая виртуозка платит двадцать дукатов. Да столько же за тамбурин. Говорят, что он распродал их в Праге целый воз. И приехал в Вену с целым мешком дукатов.

— Так он просто шут!

— Вот именно! Я уже восемь лет внушаю венскому обществу, что к музыкантам нужно относиться уважительно, а этот торговец тамбуринами подрывает уважение к ним. А светская чернь, Бернадотту руки не подававшая, преклоняется перед этим псевдопарижанином!

— Какому Бернадотту, маэстро? — спросил кудрявый юноша.

— Ах, Рис, я забыл, что вы новичок в Вене! Здесь полгода назад был изрядный переполох. Из Вены выставили французское посольство, после того как сама венская полиция организовала против него травлю. Самодовольные черепа австрийских министров были полны тогда победоносных планов: если мы изгнали из Вены французское посольство, почему бы нам с таким же успехом не справиться с несколькими тысячами французских солдат в Италии и в Рейнских землях?

— С этого и началась теперешняя война! — догадался Рис.

— Почти так. Сначала императорским войскам очень везло.

— Потому что помогали русские?

— Да, однако, когда те поняли, что австрийцы используют их помощь для завоевания новых земель, они вышли из войны. Вот когда австрийцам пришлось хлебнуть горя! Особенно когда во главе французских полков опять встал Наполеон Бонапарт. В первые месяцы войны он был где-то в Египте. Но как только узнал, что республика терпит поражение за поражением, он, как альбатрос, перелетел через море и снова очутился в своей испытанной армии. [13] Армия Бонапарта, превратившись из освободительной в завоевательную, не поддержанная местным населением в Египте, была обречена на поражение. Бонапарт бросил свои войска и самовольно вернулся во Францию, чудом избежав кары за дезертирство. В сложной обстановке, совершив переворот 18 брюмера, стал первым консулом. Ему не понадобилось много времени, чтобы справиться с австрийскими вояками. Как тебе известно, они отступили чуть ли не до самой Вены. И говорят, что скоро мы запросим мира!

Бетховен умолк, а потом с удовольствием вернулся к воспоминаниям о Бернадотте. Под мерное постукивание колес он рассказал про французского генерала — посла. Живя в Вене, он собирал в посольстве не дворянскую знать, а служителей искусства.

— Приглашал тех, чья благородная сущность заключена здесь и здесь, — показал он на сердце и на лоб. — Он много рассказывал мне об устройстве Французской республики, и я теперь по убеждениям республиканец. Почему главой государства должен быть непременно какой-нибудь коронованный осел? — выпалил он, не думая о том, что его слова могут быть услышаны кучером.

Молодой Рис был захвачен рассказом. Вот так же маленький «мавр» в Бонне некогда слушал дерзкие речи против господ, произносимые Нефе. Юноша был почти огорчен, когда кучер остановил дрожки у монументальных ворот дворца, богато украшенного в стиле барокко, принадлежавшего графу Фрису, одному из самых горячих поклонников искусства в Вене.

Они вошли в зал, довольно просторный и полный оживления. Рис скромно отошел в сторону, когда увидел, как Бетховену протягивают руки, как встречают его приветливыми улыбками. Примчался и Даниэль Штейбельт, с завитыми волосами, с воротником такой высоты, что он подпирал ему уши. Держался он победителем, только по доброте душевной снисходящим до несчастного побежденного.

Это сознание возникло у него после их первой встречи, неделю назад, после того как Бетховен отказался сесть к роялю во второй раз. Ему уже надоело слушать подражание колокольчикам и щебету птичек, которые демонстрировал его соперник.

Штейбельт воспринял его досадливый уход как бегство, как боязнь поражения. Так он и в разговорах об этом в городе истолковывал. Полный уверенности, вступил он сегодня в решающее сражение с Бетховеном.

Играли квинтет его собственного сочинения. Сам он исполнял партию фортепьяно. Остальные партии вели друзья Шупанцига. Штейбельт продемонстрировал в самом деле необыкновенную виртуозность своих пальцев.

— Браво, браво! — раздались восторженные возгласы, поддержанные шумными аплодисментами.

Такие же горячие похвалы выпали и на долю Бетховена.

Однако окончательное мнение о том, кто же является бо́льшим мастером, должно было сложиться в результате исполнения свободного сочинения «без нот» — любимой импровизации пианистов. Первым к исполнению своей импровизации приступил Штейбельт.

В таких концертах предполагалось, что исполнитель играет не подготовленную заранее пьесу, а экспромт. При первых же тактах по залу прокатился ропот неудовольствия: было ясно, что пианист хитрит!

Его «импровизация» явно была старательно разучена дома. Парижский виртуоз избрал для своих вариаций тему, уже разработанную Бетховеном в одном из своих сочинений. Ехидная усмешка говорила сильнее слов: вот взгляните, мол, что я могу сделать из темы, которую Бетховен развил так беспомощно!

Общество было оскорблено. Оно состояло из подлинных знатоков музыки. Кроме музыкально образованных вельмож, здесь находилось много блестящих музыкантов во главе с неизменным Сальери. Рядом с итальянским композитором сидел чудаковатый долговязый Иозеф Вёлфль. Шли толки, будто он единственный может осмелиться оспаривать славу Бетховена как пианиста благодаря невероятной длине своих пальцев, которыми мог охватить дециму.

Рядом с Вёлфлем расположилась целая группа чешских музыкантов: патер Елинек, известный преподаватель игры на фортепьяно Ва́цлав Че́рни, скрипач Вацлав Кру́мгольц и, наконец, «третий Вацлав» из чешских краев, трубач Штих, известный в Европе под именем Джиованни Пу́нто.