Федор Чиспияков - В долинах Мрас-Су

— Вставай, парень! Слышишь?

Санан открыл глаза и увидел перед собой черного как жук мальчика с красивыми белыми зубами. Он насмешливо улыбался и приговаривал:

— Долго спишь. Видишь, солнце взошло. На работу пора. Пойдем к Тастак-баю.

Деваться некуда, пришлось подчиниться.

Черный мальчик шел впереди, Санан за ним. Сзади проводник был похож на чурку с тонкими ногами. Шеи у него не было: голова казалась наспех приколотой прямо к туловищу. Но приколота она была плохо и постоянно сваливалась набок.

В дом Тастак-бая ребята вошли, затаив дыхание, боясь скрипнуть половицей. Вошли и робко сели на скамью у порога.

За столом, кроме хозяина, сидел какой-то незнакомец — темноволосый и темнолицый мужчина лет тридцати. Он был полупьян и говорил что-то непонятное. Но Тастак-бай слушал его внимательно. Таня, улыбаясь, угощала гостя. Сегодня ее талия казалась особенно тонкой, а глаза особенно большими и черными.

Мальчиков никто даже не заметил. Поневоле они стали прислушиваться к разговору. Но разобрали только одну фразу:

— Ну, наше время опять возвращается.

«Ваше время возвращается, — подумал черный мальчик, — а наше время, видно, совсем не придет». Он кое-что слышал о советской власти, и подслушанная фраза заставила его задуматься. Санану же было не до мыслей; он с нетерпением ждал, что скажет ему Тастак-бай.

Наверное, долго бы пришлось ему ждать, если бы незнакомец не заметил ребят и не прикрикнул:

— Что вы рты разинули?

— Сам Гордей, — успел шепнуть Санану его спутник, и оба вскочили на ноги.

— Это я их звал, — обернулся Тастак-бай и добавил:

— Ты, Торспак, иди с этим вором на работу, пусть вчерашнюю булку отработает. Если хорошо будет работать — останется до конца сенокоса. А ты, старуха, — обратился он к жене, — верни ему булку, все равно после его грязных рук никто есть не будет.

Так Санан оказался батраком Тастак-бая.

Однажды вечером Санан и Торспак, прополов ячмень, сидели на берегу Мрас-су. Солнце уже скрывалось за потемневшим хребтом и чуть золотило спокойное зеркало реки.

— Мрас-су совсем высохла, — сказал Санан. — Как озеро стала, совсем не течет. Если б не рыба, не шелохнулась бы, как стекло блестела бы.

— Это хариусы мошек ловят, — нехотя отозвался Торспак.

— А почему мошки собираются обязательно там, где солнечный луч идет? — продолжал Санан.

— Они везде собираются, только их не видно. А в солнечном луче видно.

Торспак отвернулся и стал насвистывать какую-то невеселую песню.

Но Санан словно не заметил настроения товарища.

— Эта птичка, — показал он пальцем, — летая говорит: «У перепелки пятеро птенцов, а у меня только один». Когда падает вниз кричит: «Умру! Умру!», а когда, испугавшись смерти, полетит вверх, отказывается: «Нет, нет, нет, — души жалко, души жалко».

Торспак не ответил. Замолчал и Санан. Глядя на птиц, он задумался. «Вам хорошо: жилья не надо, пища готовая, одежда тоже, — никакой нужды нет. Как не жалеть, что детей мало. Вам их вырастить не трудно. Тастак-бай тоже жалеет, что мало детей… Девочки нужны, — говорит. Ему детей тоже легко вырастить». Мальчик вспомнил, как обрадовался его отец, когда умерло сразу трое ребят. «Чем по одному умирать с голоду, лучше уж троим сразу умереть, — утешал он мать, — а одного как-нибудь вырастим. Станем на охоту вместе ходить».

Словно угадав его мысли, Торспак неожиданно заговорил:

— Нет, так жить нельзя. Уеду в Мыски.

Сказал и, сразу поднявшись, пошел.

Санан тоже поднялся. Сначала он было отстал от товарища, но скоро догнал его, схватил за руку и остановил.

— Что? — почти испуганно спросил тот.

— Возьми меня с собой в Мыски. А?

Торспак на миг задумался, затем негромко, но радостно спросил:

— Если плохо будет, не станешь меня винить?

— Нет, хуже не будет.

— Тогда будь товарищем.

— Самым хорошим товарищем. Как два брата.

— Тогда пойдем. Завтра поговорим, как это сделать.

— А сегодня?

— Лучше завтра.

— Эй, скорее! — кричал кто-то с горы, и два заговорщика, прекратив разговор, побежали по узкой тропинке к яркому костру.

В костре полыхали кедровые сучья. Погода стояла тихая, безветренная, но пламя бешено бросалось из стороны в сторону.

В медных чайниках вскипала вода. Люди, расположившись вокруг костра, с нетерпением ждали ужина и молчали. Молчали горы, молчала Мрас-су. Только один Погда-паш не молчал. Он сегодня был весел, ни с кем не ругался. Но вызвать на разговор никого не мог: людей одолевала усталость.

— Завтра что-то будет, — таинственно говорил он.

— Что будет? — лениво спросил сосед.

— Завтра узнаете.

И опять молчание. Погда-паш недовольно оглядывался и жадно ловил глазами каждого, кто пытался пошевелить губами. Не выдержав, повторял:

— Завтра что-то будет.

— Наверное, Погда-паш жениться хочет? — спросил, наконец Санан.

Погда-паш обрадованно захихикал. Но в это время Ак-Салай, восемнадцатилетний парень, длинный и тонконогий, как журавль, обжигая крутой лоб, снял с костра чайник и поставил на землю. Люди быстро окружили его, начали торопливо набивать рты сухим толканом.

— Сейчас не время жениться. Время рабочее, — успел заметить старик Ак-Сагал, тоже протягивая руку за толканом.

Погда-паш скосил на старика глаза. Муколай расхохотался. Но чтобы не сердить «собаку Тастак-бая», сейчас же набросился на Ак-Салая:

— Зачем щекочешь?

— Кто идет? — вдруг крикнул Торспак.

— Я, — ответил человек из темноты.

— Карак, — узнал Чабыс Муколай.

Это был действительно Карак, сын Санмая из улуса Карам-бая.

Карак поздоровался со всеми, кроме Санана, и сразу зашептал о чем-то на ухо Погда-пашу. У того заблестели глаза, и он опять радостно захихикал.

Молодежь окружила Карака.

— Что будет?

Он отвечал шутками.

Один Санан молча ел свой толкан, будто не замечая непрошенного гостя. На самом деле он увидел его даже раньше, чем другие. Встретил взгляд его совиных глаз и вспыхнул старой ненавистью.

Ненавидел он в эту минуту и Торспака, заметив, как он унижается перед сыном богача. Совсем недавно парень поносил Карака за то, что тот издевается над ним, обещал жестоко отомстить… А сейчас? Карак презрительно усмехается, а Торспак словно не замечал этого. Стоило ему посидеть рядом с Караком и он уже свысока смотрит на других. Ему хочется показать, что он, Торспак, тоже грамотный парень, ровня Караку.

Санан даже обрадовался, когда Погда-паш срезал Торспака:

— Пойдем, Карак. Грош цена его грамоте. В городе он не учился, как ты, и не лучше меня грамотей. Я хоть работать могу, а он и этого не может.

Погда-паш и Карак отправились к лодке. За ними со смехом пошли Ак-Салай и Муколай.

Торспак выругался и лег у костра, отвернувшись от остальных. Перед его глазами неотступно стоял большеголовый, толстогубый, растрепанный Погда-паш. С каким удовольствием он сейчас набросился бы на него и затоптал ногами.