Элли Мидвуд - Девушка из Берлина. Любовница группенфюрера

— Доброе утро, герр группенфюрер. — Я улыбнулась своему начальнику, как только он вошёл в приёмную. — Хотите кофе?

— Я хочу шампанского, моя дорогая. И с сегодняшнего дня прошу вас обращаться ко мне «герр обергруппенфюрер».

Хоть он и пытался скрыть улыбку, было заметно, как ему льстило его последнее повышение.

— Правда? Примите мои поздравления!

Пять минут спустя, когда мы подняли свои бокалы в тосте в его кабинете, доктор Кальтенбруннер сказал:

— Этим повышением я обязан вам, фрау Фридманн. Не знаю, что бы я без вас делал. Фюрер остался весьма доволен тем, как мы справились с ситуацией в гетто. Я знаю, что нам всем пришлось нелегко за последние несколько месяцев, и хочу вас особо поблагодарить, что вы с таким ангельским терпением мирились со мной всё это время. Лучшего помощника я и пожелать бы не смог, даже несмотря на вашу проеврейскую пропаганду и периодические выговоры в мой адрес.

— Рада слышать, что они хотя бы доходят до ваших ушей. — Ухмыльнулась я и тронула его бокал своим.

— Вы — невозможная женщина, вы это знаете? Любую другую я бы уже давно уволил за подобные речи.

— Что же меня не увольняете?

— Потому что со мной ещё ни один человек в таком тоне не смел говорить. Ни один мужчина. Даже сам рейхсфюрер. Вы же…вы ничего и никого не боитесь. Меня это в вас восхищает.

Не боялась? Тут он сильно ошибался. Я очень даже боялась многих вещей, одной из которых было ещё одно анонимное письмо, четвёртое по счёту, с одной короткой фразой на белом листе бумаги: «Конец тебе. Р». Это письмо, однако, было доставлено прямиком в офис РСХА вместо моего дома. Доктор Кальтенбруннер был в Вене по делам, а потому я немедленно отнесла записку группенфюреру Мюллеру. Я и так уже знала, что никаких отпечатков на ней не найдут, как и на остальных, но всё же надеялась на чудо, ожидая в приёмной Мюллера. Тот только качал головой, повторяя:

— Сопротивление, говорю вам. Одного только я не могу понять: зачем им вы лично?

Я пожала плечами, искренне не зная, что ему ответить. Мюллер слегка сощурил глаза, пристально меня разглядывая.

— Это определённо не из-за вашей работы. Вы всего лишь одна из секретарей. А это, — шеф гестапо поднял записку со стола. — Это личное. Это похоже на вендетту. Только вендетту за что, этого я понять не могу без вашей помощи.

— Поверьте, я бы больше всего на свете хотела вам помочь, герр группенфюрер. Но я и вправду не знаю, кто и почему хочет мне навредить.

— Чем быстрее вы найдёте ответ на этот вопрос, тем лучше, фрау Фридманн. Это в ваших же интересах.

— Так вот какая она в жизни, красавица Аннализа.

Я подняла глаза от стола доктора Кальтенбруннера, на котором я раскладывала бумаги, и увидела улыбающегося офицера, стоящего в дверях со скрещенными на груди руками. Он был очень высоким, почти такого же роста, как сам доктор Кальтенбруннер, и крепкого сложения. Длинный, глубокий шрам пересекал левую сторону его лица, от подбородка до самого уха, но кроме этого, он был довольно неплох собой.

— Я прошу прощения? — Я сдвинула брови на непрошеного гостя, который вёл себя как дома в чужом кабинете, да ещё и решил завести со мной знакомство с такой фамильярной ноты. Откуда, хотя, он знал моё имя?

— Я наконец-то увидел вас своими глазами. Вы ещё красивее, чем на фотографии.

Я заметила, что он говорил с таким же мягким, переливчатым акцентом, как и доктор Кальтенбруннер.

— Вам нельзя здесь находиться. Пожалуйста, пройдите в приёмную и ждите герра обергруппенфюрера там.

— И такая же боевая, как он рассказывал. — Улыбка офицера стала ещё шире. — Не волнуйтесь, он не станет сердиться. Мы близкие друзья.

— Почему я тогда вас здесь никогда не видела? — Я подошла к нему так близко, что он был вынужден отступить назад, чем я воспользовалась и закрыла за собой дверь в кабинет. — Присаживайтесь и ждите вон там. Герр обергруппенфюрер скоро вернётся.

Я готова была убить Георга за то, что он оставил приёмную без присмотра, хоть я и была в соседней комнате. Потому что вот что случается, когда кто-то отлучается не по делу: странные люди начинают разгуливать, как у себя дома. Офицер тем временем послушно сел на один из стульев у стены и подпёр голову кулаком, по-прежнему с любопытством меня разглядывая. Он просидел не шевелясь, пока не вернулся Георг и не спросил, на сколько ему было назначено с герром обергруппенфюрером.

— А мне не назначено. Он велел мне прийти к нему, как только я вернусь в Берлин. Меня зовут Отто Скорцени.

Я ни разу не слышала, чтобы обергруппенфюрер Кальтенбруннер упоминал это имя, хотя может они знали друг друга из Австрии; моя догадка подтвердилась, когда мой шеф вошёл в приёмную и поприветствовал визитёра тёплой улыбкой, сразу же заключив его в объятия, после чего оба проследовали в его кабинет.

— Фрау Фридманн, будьте добры, сделайте нам обоим кофе и отмените все мои дальнейшие встречи, — сказал доктор Кальтенбруннер, прежде чем закрыть за собой дверь.

Когда я вошла туда чуть позже с небольшим серебряным подносом, оба австрийца сразу же оборвали свой разговор и молча за мной наблюдали, пока я наливала им кофе. «Заговорщики,» немедленно окрестила я их в уме и спросила, не нужно ли им было ещё чего. После того, как мой шеф отрицательно покачал головой и поблагодарил меня за кофе, я вернулась обратно за свой стол, думая, о чём они таком секретном могли разговаривать.

Я получила ответ на этот вопрос на удивление быстро. Уже на следующее утро доктор Кальтенбруннер пришёл на работу куда раньше, чем обычно и сразу же позвал меня в свой кабинет.

— Прошу вас, присаживайтесь. — Он указал мне на стул для посетителей, одновременно перебирая какие-то бумаги.

Я терпеливо ждала его дальнейших указаний по поводу этих бумаг, но как оказалось, он пригласил меня сюда совсем по другой причине. обергруппенфюрер Кальтенбруннер отложил документы в сторону, сложил руки на столе и посмотрел мне прямо в глаза.

— Фрау Фридманн, я могу доверить вам дело государственной важности?

— Конечно, — немного неуверенно отозвалась я.

— Видите ли, я пытаюсь реорганизовать разведывательную службу здесь, в РСХА, чтобы избавиться от того бюрократического беспорядка, что оставил после себя Гейдрих. Проблема в том, что я не знаю никого здесь, в Берлине; я не доверяю большинству из моих подчинённых, а они — давайте уж начистоту — не доверяют мне. Так что когда дело касается особо важных операций, я не знаю, на кого я могу положиться. Отто, тот человек, который был здесь вчера, его я знаю очень хорошо. Он бесстрашный, готовый идти на любой риск ради дела, и скорее погибнет, чем подведёт меня. В данный момент он работает кое над чем, что может оказаться весьма значимым для победы Германии в войне. Другой человек, которого я знаю и которому я доверяю, как себе — это вы.