Геннадий Дмитриев - Тайна портрета неизвестной дамы

Варавва хорошо изучил тактику римского войска, его историю, и следил за всеми изменениями, происходящими в вооружении легионов. Основной ударной силой римлян всегда была пехота, вооруженная дротиками, копьями и короткими мечами, гладиусами, хорошо зарекомендовавшими себя в ближнем бою. Но римская пехота не могла противостоять атакам кавалерии арабов, использовавших лошадей и верблюдов, короткий меч здесь не годился, и воинов стали вооружать длинными кельтскими мечами, которые ранее применялись римлянами в кавалерии, но доля кавалерии была в римской армии небольшой. Теперь же, используя опыт сирийских наемников, которыми комплектовались легионы на южных границах римских владений, доля кавалерии была увеличена.

Корабль с оружием действительно пришел в порт Кесарии, но прокуратор не спешил отправлять это оружие сирийскому легату. Был распространен слух о том, что обоз с оружием отправится накануне Пасхи, однако, вместо оружия в повозках прятались легионеры, прикрытые мешковиной. Об этой операции знали только двое: сам Понтий Пилат и его доверенное лицо, Антоний, лично возглавлявший отряд, который должен был захватить Варавву при нападении на обоз. А в том, что нападение состоится, прокуратор не сомневался, от своих информаторов он получил сведения, что Иисус Варавва, которого иудеи воспринимали как освободителя, мессию, готовит восстание именно на Пасху, в это время можно будет, не вызывая подозрений, собрать большое количество народа в Иерусалим. Это уже было в истории, когда поднялся народ против сына Ирода, Архелая. Предотвратить восстание можно было только одним способом — обезглавить его, захватив вождя.

Невольничий рынок в Александрии шумел, как пчелиный рой, работорговцы, рабы и покупатели заполнили центральную площадь города, превратив ее в место унижения человека до последнего скота, выставленного на продажу. Гаральд, Жак и Жульен вместе с лошадьми стояли, ожидая своего покупателя. Важный, толстый господин, в зеленом тюрбане с седой бородой, в сопровождении слуг, подошел к Гаральду и сказал, обращаясь к его продавцу, Хайдарджану:

— Здравствуй, дорогой Хайдарджан, какой товар можешь предложить мне сегодня?

— Здравствуй, дорогой Джафар! — ответил Хайдарждан. — Этот молодой человек, не простой галерный раб, он художник.

— Художник? — удивился Джафар. — он умеет рисовать? Это весьма кстати, мне нужно расписать узорами стену моего нового дома.

— Эй, ты! — обратился он к Гаральду. — Сумеешь разрисовать мой дом такими узорами, каких нет ни у кого в этом городе?

— Да, почтеннейший, — ответил Гаральд смиренно, поняв, что невольничий рынок не место для проявления гордости, ему было нестерпимо стоять так, на виду у толпы под палящим солнцем, он желал, чтобы все это поскорее закончилось, — сумею, но для этого мне нужно знать, какими узорами расписаны другие дома.

— Ты узнаешь это, — рассмеялся Джафар, — за этим дело не станет.

Он похлопал Гаральда по плечу, потрогал его мускулы, и сказал, обращаясь к продавцу:

— Пожалуй, я возьму этого раба, сколько ты за него просишь, уважаемый Хайдарджан?

— Он не продается один, вместе с ним идут эти два раба, — показал он на Жульена а Жака, — их лошади и оружие.

— Нет, нет, — возразил Джафар, — я покупаю только его.

— Джафар, дорогой, ты ведь знаешь меня не первый год, скажи, разве когда Хайдарджан обманывал тебя? Разве предлагал он тебе плохой товар? Один из этих рабов повар, другой конюх, они пригодятся тебе.

— Но мне не нужен ни конюх, ни повар, — возразил Джафар, — мне нужен только художник.

— Погоди, Джафар, дорогой, не торопись с выводами, — сказал Хайдарджан заговорщицким тоном, — я тебе сейчас что-то покажу, но поклянись, что ты никому не скажешь о том, что видел.

— Клянусь Аллахом, — ответил Джафар, — я еще никогда никому не давал повода усомниться в моей чести и порядочности.

— Тогда смотри! — он вынул из тюрбана свернутый портрет свой, нарисованный Гаральдом.

Джафар ахнул, рассматривая портрет:

— Клянусь Аллахом, ни один художник в этом городе не сможет нарисовать такое, ведь Коран запрещает изображать людей. Я знаю правоверных, которые, несмотря на запрет, заставляли художников рисовать портреты, но такого я еще ни у кого не видел.

— Я же говорил, дорогой Джафар, что Хайдарджан никогда не обманывал тебя! Ну что, берешь?

— Беру! Беру всех на твоих условиях! — согласился Джафар.

Сделка состоялась, и Гаральд, еще недавно свободный человек, имевший двух слуг, Жака и Жульена, стал собственностью толстого господина в зеленом тюрбане.

Условия содержания рабов у господина Джафара соответствовали той цене, которую он за них заплатил, потому Гаральд и его бывшие слуги оказались не в общем бараке, а в отдельном сарайчике, вполне пригодном для проживания. Здесь у каждого из них был свой, персональный, соломенный коврик в качестве постели, их не били плетью и кормили отдельно от других рабов. Жак был определен для работы на конюшню, а Жульен, работая на кухне, смог разнообразить меню господина Джафара, чем заслужил его особое расположение.

Гаральд был отдан суфию Аль Фараду с тем, чтобы тот научил художника мастерству арабского орнамента. Суфий с уважением отнесся к Гаральду, рассказывая ему об особенностях исламского изобразительного искусства, в котором запрещено создавать образы живых существ. Сам пророк Магомет никогда не говорил о том, что можно изображать, а что нельзя, да и суры Корана не содержали подобного запрета, однако хранитель исламских преданий Абу Хурайра учил, что художник, изображающий живое существо, посягает на роль Бога, единственного, кто может творить и вдыхать жизнь в свои творения.

— Для того, чтобы создать узор, равного которому не будет в этом городе, нужно не только знать все узоры, но еще и изучить Коран, — говорил Аль Фарад Гаральду, — ведь стены расписывают не только узорами, но и сурами из Корана.

— Но я не умею читать арабские тексты, — возразил Гаральд.

— Не беда, я научу тебя, — ответил Аль Фарад.

— Для этого потребуется немало времени, боюсь, господин Джафар не станет ждать, пока я научусь читать арабские письмена.

— Не беспокойся Гаральд, времени у тебя достаточно, ведь дом, который велел тебе расписать господин Джафар, еще не построен.

Когда Гаральд обучился арабскому языку и прочел Коран, суфий спросил его:

— Теперь, когда ты прочел Коран, скажи, какой стих изобразил бы ты на стене нового дома господина Джафара?

— Я бы изобразил шестьдесят четвертый аят суры Аль Имран: «Приходите к слову, равному для нас и для вас, чтобы нам не поклоняться никому, кроме Бога, и ничего не придавать Ему в сотоварищи, и чтобы одним из нас не обращать других в господ, помимо Бога», — ответил Гаральд.