Геннадий Дмитриев - Тайна портрета неизвестной дамы

— Ты достоин называться суфием, — ответил Аль Фарад, — еще никто не изобразил этого изречения из Корана нигде, и никто не произнес его перед своим господином.

День клонился к закату, солнце уже низко висело над горизонтом, озаряя последними лучами легкие перистые облачка. Иисус с учениками возвращался после долгой проповеди по пыльной дороге, на которую наискось ложились длинные тени от высоких деревьев. Ученики о чем-то спорили меж собой, обсуждая сегодняшнюю проповедь учителя. Иисус молчал.

Какая-то женщина, хананеянка, молча шла за ними, не смея приблизиться, Иисус, заметив ее, некоторое время продолжал идти, не обращая на нее внимания, но женщина не отставала, она все шла и шла, держась на расстоянии нескольких шагов. Тогда Иисус остановился, повернулся к ней, и знаком пригласил подойти.

— Говори, — сказал он, когда хананеянка подошла поближе.

— Не смею просить тебя, — ответила женщина, — я ведь не принадлежу к иудеям, которым послан ты, я из земли Ханаана, но я верю тебе и прошу, исцели дочь мою.

Она упала на колени перед Иисусом, поднимая руки в мольбе.

— Встань, женщина, — ответил Иисус, — встань, и иди домой, вижу веру твою, возвращайся, дочь твоя от болезни избавлена, избавлена Богом по вере твоей, а ты иди и живи с верой, которую обрела.

Он коснулся рукой ее чела, повернулся и возвратился к ученикам.

Ученики замолкли, наблюдая разговор Иисуса с хананеянкой, но как только она ушла, громко загалдели, осуждая поступок своего учителя.

— О, что делает наш учитель! — возмутился один. — Ведь он послан нам, заблудшим овцам дома Израилева! Нехорошо взять хлеб у детей и бросить его псам!

— Но ведь и псы питаются крохами, которые падают со стола господ их, — возразил второй.

Иисус подошел, все смотрели на него с недоумением.

— Сегодня я говорил вам о любви к ближнему, что вы поняли из всего, что я говорил? Разве достойно сравнивать человека с псом?

— Но она хананеянка! — возразили ученики.

— А разве сыны земли Ханаана не люди? Чем хуже они сынов земли Иудейской?

— Ты говорил о любви к ближнему, а разве хананеяне ближние нам?

— Я расскажу вам притчу, — ответил Иисус. — Шел человек из Иерусалима в Иерихон, напали на него разбойники, ограбили, сняли с него одежду, а самого избили, изранили и оставили еле живого умирать на обочине. Шел мимо священник, посмотрел, покачал головой, да и пошел дальше. Проходил по той дороге левит, заметив несчастного, лежащего на обочине, только вздохнул, посетовал на бесчинства разбойников, но тоже ушел восвояси. И только самаритянин, житель иной земли, что проезжал мимо, поднял несчастного, омыл его раны, смазал маслом и перевязал их, усадил на своего осла и отвез в гостиницу, там заботился о нем, а отъезжая наутро, дал хозяину два динария, чтобы тот лечил и кормил пострадавшего столько, сколько потребуется, а если издержится хозяин более, чем та сумма, которую оставил ему самаритянин, то он обещал возместить хозяину все убытки.

— А теперь ответьте, — спросил Иисус учеников, — кто ближний ему?

— Конечно, ближний тот, кто позаботился о несчастном, хотя он и не иудей, — ответил тот, кто возмущался поступком учителя.

— Вот и вы поступайте так, как этот самаритянин, проявляйте любовь, и будете достойны любви.

Когда виконт Рене де Ламбер узнал, что его дочь арестована инквизицией, он понял, что кто-то из тех, кому он доверял, донес инквизитору о его планах, ведь о том, что Розалина скрывается в деревне под именем крестьянки Абелии, знали лишь только самые близкие ему люди. Попытки выяснить что-либо о ее судьбе ни к чему не привели, инквизитор не принимал виконта, а от монахов он узнал, что некая девушка по имени Абелия, обвиненная в колдовстве, находится в женском монастыре святой Корнелии и молитвами пытается искупить свой грех. Прошел год со дня ареста Розалины, но ничего нового о ее судьбе узнать виконту не удалось, не было вестей и от Гаральда.

Розалина, тем временем, родила ребенка, которого у нее сразу же отобрали и определили на воспитание сестрам монастыря, они кормили новорожденного мальчика козьим молоком. Инквизитор, не посещавший узницу с тех пор, как выяснилось, что она ожидает от него ребенка, вновь вошел в камеру Розалины. Увидев его, она поняла, что сейчас ее предадут суду и отправят на костер, но ни страха, ни мольбы не было в ее взгляде — только ненависть, жгучая ненависть к тому, кто сломал ее жизнь.

Поймав ее взгляд, инквизитор усмехнулся:

— Не ожидала увидеть меня вновь? Или все-таки ожидала? Хочешь знать, какая участь ожидает тебя?

— Ничего хорошего от вашего преосвященства не жду, знаю, что ждет меня костер аутодафе, — ответили она гневно и резко.

— Правильно, — спокойно ответил инквизитор, — но ты ведь не хочешь этого? Хочешь, чтобы тебе вернули твоего ребенка?

Розалина молчала.

— Я могу сделать так, что суда не будет, и ребенка тебе вернут, ты будешь жить в доме, у тебя будет прислуга и все, что ты пожелаешь, — продолжал инквизитор, — но при одном условии: ты будешь моей.

— Зачем вашему преосвященству мое согласие? Вы уже доказали, что желание мое не имеет значения, — ответила Розалина.

— О, нет! Насилия больше не будет, я хочу, чтобы ты любила меня.

— Хотите купить мою любовь?

— Да, если тебе так нравится, — ответил инквизитор, — я хочу купить твою любовь, и ценою будет твоя жизнь.

— Лучше умереть, чем так жить! — воскликнула она.

— Но ты умрешь в страшных мучениях.

— Все равно, — ответила Розалина и отвернулась к стене.

— Даже если ценой будет не только твоя жизнь, но и жизнь твоего ребенка?

— Это не мой ребенок! — вскрикнула Розалина, резко повернувшись к инквизитору. — Я не хотела его от тебя! Это твой сын, можешь отправить его на костер вместе со мной!

— Сейчас ты иначе заговоришь, — ответил инквизитор, — Эй, Астор! — крикнул он, открывая дверь, и в камеру вошел человек в одежде монаха с кинжалом на поясе. Это был рыцарь ордена тамплиеров в монашеской одежде, всегда сопровождавший инквизитора, человек ему безгранично преданный, выполнявший поручения, о которых никому знать было не положено.

— Отведи ее в келью к сестре Анне, — приказал инквизитор тому, кого назвал Астором и вышел из темницы.

Астор, схватив Розалину за запястье, крепко сжав его, так что у девушки занемели пальцы, потащил ее вслед за инквизитором. Они дошли до конца коридора, где у двери, кованой железом, стоял рыцарь, вооруженный алебардой, на поясе его висел меч, справа от двери, под коптящим светильником, стояли несколько не зажженных факелов.

— Открывай, — скомандовал рыцарю инквизитор.

Рыцарь молча снял ключ с пояса, вставил его в замок двери и повернул два раза, затем толкнул дверь ладонью в железной перчатке, дверь медленно, бесшумно отворилась, затем он взял факел, зажег его от светильника и протянул инквизитору. Инквизитор принял факел и, держа его впереди себя, шагнул в темноту. Свет факела выхватил из тьмы лестницу, ведущую вниз, в подземный ход. Розалина не видела ничего впереди себя, свет факела заслоняла фигура монаха, который тащил ее за руку, осторожно, нащупывая ступени ногой, шла она, стараясь не упасть; казалось, что если она вдруг упадет, монах не остановится, не обернется, продолжая волочить ее за собой. Наконец, лестница кончилась, подземный ход с низким сводчатым, выложенным грубыми камнями, потолком уходил во тьму, и только свет факела в руках инквизитора рождал мрачную игру теней на стенах и потолке, и тени эти, их, троих, идущих мрачным коридором, жили сами по себе, словно мрачные духи подземелья метались они по стенам в преддверии беды.