Владимир Стрельцов - Выживая — выживай!

— Будь она …….. представителем любой другой фамилии, вопроса «что делать» не возникло.

— Вы страшный человек, друг мой. Не забывайте, не забывайте никогда, она дочь моя.

— Придумайте план, дорогая. У вас ведь это тоже фамильное.

— Надо их разлучить. Мароцию и Анастасия. Хорошо, если бы Мароция подольше бы оставалась в своем Сполето.

— Путь от Сполето до Рима втрое меньше, чем от Равенны. Тем не менее, расстояние не разлучило нас.

— О да, милый! Скорее напротив, невозможность часто видеть вас жжет огнем мою душу, и я всякий раз со слезами считаю дни, прошедшие со дня нашей последней встречи, так как не знаю, когда будет новая.

Следующие минуты были страстны, но малосодержательны в плане решения проблем, возникших на карьерном пути Джованни да Тоссиньяно.

— Скажите милая, я слышал, что Мароция живет теперь не в вашем доме?

— О да, у моей дочери замашки императрицы. Она обосновалась в Замке Ангела, который по ее словам она полюбила в те дни, когда мы сражались против Адальберта и папы Христофора. На самом деле и здесь ее выбор следует признать умным и тонким. От Замка Ангела до базилики Святого Петра несколько сот шагов, а сам замок, как она успела убедиться, способен выдержать долгую осаду, в случае если колесо Фортуны вдруг повернется не в ту сторону. Теофилакт, как обычно, сделал все для удовлетворения прихотей своей любимицы и выгнал оттуда подразделения милиции, которые ютятся теперь на развалинах цирка Максимуса.

— Она не планирует вернуться в Сполето?

— Она пару раз наведалась туда, чтобы не бесить нашего милого Альбериха. Наш славный герцог после смерти Сергия наговорил мне такого, будто я заранее знала, что папа скончается так скоро.

— Мне всякий раз становится смешно, когда я представляю обманутого вами герцога.

— Никто его не пытался обмануть, так уж само собой вышло, что папа Сергий не смог помочь нам осуществить задуманное. И в отличие от вас, мой друг, Мароции при каждой встрече с герцогом отнюдь не до смеха. Поэтому она старается все время быть в Риме, ссылаясь то на свое здоровье, то на трудности переезда для сына.

— Долго так продолжаться не может. Рано или поздно Альберих потребует ее постоянного присутствия подле себя.

— Конечно, иначе его недоброжелатели вновь получат повод позубоскалить. И герцог лишится последней своей выгоды от брака.

— Альберих в гневе, думается, сущий демон!

— Не то слово, мой друг. Полагаю, что мою дочь от ярости Альбериха незримо спасает только Теофилакт. Герцога сдерживает страх потерять друга, а также страх вновь потерять дорогу в Рим.

— Рога, которыми его награждает супруга, герцога страшат меньше?

— Кто же знает о связи Мароции с Анастасием кроме нас с тобой, Джованни? Да и мы скорее догадываемся, чем уверены.

— Полагаю, ее натура рано или поздно проявит себя и одного Анастасия ей перестанет хватать.

— Благодарю вас, ваше преподобие, в ваших словах про натуру я услышала упрек себе самой. У меня нет желаний возражать вам, скажу только, что наша натура, или, уж если быть точнее, порода, содержит в себе еще такие качества, как терпение и расчет.

— Прости, любовь моя. Прости за злые слова.

— К сожалению, они уже сказаны и тебе уже одному не принадлежат. Но, повторюсь, я не спорю, ты, конечно, имеешь право так думать. Что же касается Мароции, то в ее планах теперь должно быть, увернувшись от кулака Альбериха, а может быть, напротив, напросившись на кулак, добиться расторжения брака и, таким образом, выйти сухой из воды и с малолетним наследником герцогства на руках. В этом случае ее сердца будут добиваться многие европейские князья, а с расторжением брака всегда будет готов помочь Анастасий. Ну а далее в Рим, туда, в борьбу, где правит распутная мать, — Теодоре вновь пришлось сдержать себя, чтобы не добавить «да к тому же стареющая».

— Нет, в Риме ее присутствие совсем нежелательно. Она расстроит все наши планы.

Пауза. Долгая пауза. Не очень хорошо думается в уже поздний час и после столь жаркого во всех отношениях вечера.

— С чем связаны ее тяжелые роды, Теодора?

— Особенностью строения ее таза. Я поняла это сама, и мои лекари мне подтвердили, что она будет страдать всякий раз, когда вознамерится родить. Может и к лучшему, что ее муж на деторождение неспособен.

Снова молчание. Но если бы Теодора победила сейчас свою лень, охватившую своей липкой паутиной все ее тело, и, приподнявшись, взглянула бы на своего Джованни, то увидела бы, что лицо у того в этот момент наверное было сходно с лицом Тесея, нащупавшего нить Ариадны.

— Если Мароция, в силу каких-либо причин, разлучится с Анастасием, то, что изменится?

— Либо Анастасий начнет прислушиваться к нашим советам, либо к нашим советам будет прислушиваться кто-то другой.

Любовники повернулись на бок лицом друг к другу. Иоанн провел рукой по струящимся волосам Теодоры.

— Ты действительно готова на все ради меня?

— Моей любви чужды и смешны какие-либо препятствия.

— И часто твоя любовь бывала способна на такие подвиги?

Теодора улыбнулась.

— Ты знаешь, меня иногда даже обижает тот факт, что ты совсем не ревнуешь меня. Ты так уверен в себе?

— Я уверен в тебе.

— Насмотря на нашу натуру?

— Мне нравится твоя натура.

— Что ты знаешь про мою прошлую жизнь?

— Только то, что она в прошлом. Я же уверен в тебе настоящей.

— Почему?

— Потому что люблю тебя и доверяюсь во всем безоглядно. Жизнь становится намного легче и светлее, когда в этой жизни есть такой человек.

Прошло еще несколько минут, прежде чем любовники вернулись к деловому разговору.

— Если Анастасий проявит себя глупцом, а на это у него есть большие шансы, нам придется смириться с тем, что новым папой опять станет посторонний. Это может быть человек почтенный, флегматичный, но, главное, из нашего круга. Ты же своим поведением пугаешь это хорошо прикормленное, овечье, но, увы, пока чужое стадо. Новый папа выполнит вторую часть нашего плана и очистит Синод от ярых сергианцев.

— Помимо Синода есть еще тосканцы и сам Рим, — сказал Иоанн.

— Здесь главное Рим. Теофилакт, как это уже выяснилось, не будет со мной открыто конфликтовать, но и помогать нам тоже не будет. Я думаю воздействовать на него через нашего сына Теофило.

— А как у вас отношения с сыном?

— Чудесные, ведь первый сын всегда мамин сын, а первая дочка — папина дочка.

— Тогда это хорошая мысль Теодора.

— Ну а что касается тосканцев, то не может же все быть безоблачно, даже на небе Италии. Очень хорошо, что с годами авторитет Адальберта только падает, а, почистив Синод, у него и вовсе не останется в Риме поддержки. Бедная Берта, — Теодора издевательски вздохнула, — мне так жалко ее!