Владимир Стрельцов - Выживая — выживай!

По приезде в Арль его ждал целый ворох писем от его матери, где Берта, кляня на чем свет стоит и Рим, и Теофилактов, и даже слепого Людовика, умоляла его вмешаться в итальянские дела, где все шло к коронации Беренгария. Императорский титул ускользал из рук Бургундии, а сам Людовик и слушать ничего не хотел о новом походе за Альпы, да к тому же весьма холодно встретил в своем дворце самого Гуго, будучи наслышан о похождениях последнего в Безонтионе. Таким образом, Гуго, погнавшись за вторым зайцем, почувствовал, что у него начинает вырываться и заяц, так успешно схваченный им ранее. Прикинув все возможные варианты, он решился на самостоятельное вторжение в Италию, дабы заявить о законных притязаниях Бургундии на императорскую корону, заявить о своих личных притязаниях, сколь иллюзорными они не были, да и просто с тем, чтобы выиграть время, столь драгоценное в тот век, с его стремительно меняющейся политической мизансценой.

— Насколько шатрандж, являясь при всей своей мудрености все же в первую голову развлечением и игрой, соответствует понятиям христианства о смиренности тела и духа? — спросил Гуго.

— Эта игра успокаивает мысли и приводит их в надлежащий порядок, она учит думать и оценивать жизненные события, происходящие вокруг нас, и предвидеть события, которым только надлежит произойти. Мой учитель, отец Бернон, считает шатрандж игрой полезной и несуетной, пусть и пришла она к нам от нечестивых сарацин, а к тем от народов далекой Индии. Этой игре много лет и ей с увлечением предавались многие философы и мыслители древнего времени.

— Но разве не боролась христианская Церковь с вероисповеданием и мыслями язычников Аргоса и Рима, разве не осуждала она мораль и быт наших предков до Христа, разве Священное Писание не единственно верный путь к спасению душ наших?

Монах почтительно склонился перед Гуго.

— Ваши слова в высшей степени мудры, мессер Гуго, и я славлю Небеса, даровавшие землям Бургундии столь мудрого правителя! Однако мысли, мораль и сама история наших предков есть неоценимый опыт человечества, которому, конечно, свойственно ошибаться, заблуждаться и упорствовать в своих грехах, но опыт сей мы обязаны, тем не менее, внимательно изучать, анализировать и оспаривать. Разве вы, будучи полководцем и возглавляя христианскую рать, не оцениваете сдержанным взглядом действия и оружие своих нечестивых врагов, дабы добиться достойной над ними победы? Ведь крайне неразумно вступать в бой, не изучив перед этим врага своего, не найдя пред тем его сильные и слабые стороны. Так должно поступать и в деле защиты Веры своей от соблазнов Искусителя и спасения души своей пред Господом.

— Мудрость и смирение в каждом вашем слове, брат Одон. Я благодарю вас за урок, преподанный вами, и постараюсь научиться играть в шатрандж не хуже вашего покровителя, Гильома Аквитанского 62 62 Гильом Благочестивый (ок.860—918) — герцог Аквитании (893—918), создатель и первый покровитель Клюнийского аббатства. !

— Я не сомневаюсь, что вам это удастся, мессер!

— Как, кстати, продвигается строительство вашего нового аббатства, на которое вам дал деньги герцог Аквитании?

— Хвала Господу и воинству его, оно уже принимает всех тех, кого пугают грехи существующего мира, кто страшится за душу свою и кто воспринимает слова Господа, проистекающие из уст отца Бернона!

— В знак благодарности за вашу сегодняшнюю услугу, за все ваши советы и напутствие мне, я распоряжусь выделить достойные средства на содержание вашей обители, брат Одон!

— Мы все, мой учитель Бернон, мои братья, и ваш покорный слуга будем славить ваше имя до скончания дней и желать победы вашему оружию!

— Кстати о нем. Ну так что вы посоветуете сделать в данной ситуации, брат Одон? Сюда идет Беренгарий с войском, заметно превышающим мое. Никто не упрекнет меня в трусости, но и в безрассудстве, я полагаю, тоже.

— Ваше положение соответствует сейчас тому, что мы видим на этом поле, — монах указал на шахматную доску.

— Вы предлагаете сдаться? Не очень-то мне улыбается встретиться с Беренгарием. Моему сюзерену Людовику в свое время от этой встречи сильно не поздоровилось.

— Вы видите, вас на поле все еще окружает ваше немногочисленное войско. Если вы будете сопротивляться, вы его потеряете и тогда вы действительно можете разделить участь Людовика. Сохраните же свое войско, уйдите непобежденным и начните новую игру, когда для этого придет более достойное время.

— Разве шатрандж можно закончить в любой момент и остаться непобежденным?

— Увы, нет. Поэтому воспользуйтесь преимуществами реальной жизни.

Когда следующим утром жители Павии с высоты своих крепостных стен увидели лихорадочно сворачиваемый лагерь бургундцев, они с наивной радостью поспешили приписать это своей воинской доблести, а также страху врага перед мощью короля Беренгария. Между тем король, явившись в столицу спустя три дня после снятия бургундцами осады, не спешил преследовать отступавшего к северной границе неприятеля — напротив, все внимание Беренгария переключилось на юг страны, так как накануне в лагерь короля прибыл гонец из Рима, который, задыхаясь от утомительной погони, сообщил о событии, которое за последнее время стало столь же привычным, как приход осени — несколько дней тому назад, 5 февраля 914 года, в своем дворце в Латеране скончался Его Святейшество папа Ландон Первый.

Маленький мальчик с голыми, розовыми с перевязочками, ножками, с мягкими, словно пух, белокурыми волосами и живыми быстрыми глазками потешно бегал от целой своры своих слуг, гонявшихся за ним по просторному двору замка. Слуги своими криками подбадривали его и выражали притворное недоумение тому, как он ловко своим, еще совсем нетвердым, бегом ускользал от них, вызывая дружный смех челяди. Сам ребенок отвечал на это пронзительно радостными визгами, хаотично меняя направления своего бега и распугивая при этом стайки крайне недовольных таким поведением куриц и уток. Заложив слишком крутой для себя вираж, мальчишка, наконец, растянулся на пыльной земле, вследствие чего весь двор испуганно охнул, и десятки услужливых рук устремились к нему на помощь. Однако его мать, с улыбкой наблюдавшая за этой сценкой в углу двора, свободном от уже сильного апрельского солнца, повелительным взмахом руки остановила порыв своей челяди и жестом приказала своему ребенку подниматься самому. Мальчик предпринял еще несколько попыток вызвать себе подмогу, оглашая двор громкими требовательными воплями, после чего неуклюже, задирая кверху попу, поднялся, и побежал к матери, размазывая на ходу слезы грязным кулаком. Мать, знаком приказав слугам подать ей воду и полотенце, приняла своего сына в объятия.