Владимир Стрельцов - Приговоренные ко тьме

Легкий стол, легкое вино, зажженные факелы по стенам приемной. И знатные люди повели неспешный разговор.

— Я думаю, что выражу общее мнение, если скажу, что дальнейшее противостояние ваших и моих воинов в Риме нелепо, противоречит христианским заповедям и невыгодно ни одной из сторон, — певуче начал Адальберт. — Я отдаю должное воинской доблести мессеров Теофилакта и Кресченция, но силы ваши небеспредельны, запасы оружия, воды и еды небезграничны. Рано или поздно Замок Ангела падет, но нужна ли Господу кровь столь достойных христиан?

В разговор вступил Сергий, чем вызвал гримасу ненависти со стороны Берты, в душе проклинавшей предателя:

— Истоки вашего противостояния, сиятельный граф, действительно нелепы, но я позволю себе ответить за мессеров Теофилакта и Кресченция, обратив ваше внимание, что данные христиане и воины по-другому воспринимают произошедшие события, и прежде всего, не считают находящегося в базилике Святого Петра кардинала Христофора законно избранным папой, так как настоящий и законный папа Лев томится сейчас в темнице Ватикана. Милесы Теофилакт и Кресченций до конца исполнят свой долг перед папой Львом, и, если волею Господа им суждено будет сложить свои головы в этих стенах, они не пожелают для себя лучшей участи.

— Отдаем должное безусловным добродетелям милесов Теофилакта и Кресченция, но напомним вам, что выбор в пользу папы Христофора был сделан Сенатом, Церковью и городом, — заметила Берта.

— Еще ранее все перечисленные вами сделали выбор в пользу Льва, который и по сию пору жив и здоров, пусть и пребывает в неволе. Помимо папы, Христофор, против всех правил и законов, заключил под стражу каждого неугодного ему священника, Сенат аналогично арестовал Анастасия, а положение Теофилакта и Кресченция сделал мало чем отличающимся от арестантского! — возразил Сергий.

— Но в наших силах все это изменить, — выдавил из себя улыбку Адальберт, найдя возможность повернуть разговор из русла обвинений в русло поиска компромисса, — Есть ли возможность, при определенных условиях, получить ваше признание относительно произведенного Римом выбора?

— Мы готовы выслушать эти условия, мессер граф, — сказал Теофилакт.

— В обмен на ваш уход из замка и роспуск ваших вооруженных отрядов святейший папа Христофор и я, граф Адальберт Тосканский, клятвенно пообещаем, прежде всего, сохранение жизни вам, вашим семьям и вашим слугам, то есть всем тем, кто по сию пору находится в стенах крепости. Далее, правом, дарованным ему свыше, папа Христофор возвратит вас и ваши семьи в лоно кафолической церкви. Далее, мы возместим вам все ваши убытки, понесенные в результате разграбления вашего имущества. Мы восстановим вас в звании сенатора Рима, а вам, мессер Теофилакт, вернем должность судьи. Ко всему прочему, к вашему графству Тусколо будет присоединено несколько поместий в Лацио, на данный момент принадлежащих папскому трону.

— Ну а как насчет должности главы римской милиции и звания консула Рима? — спросил Теофилакт.

— Увы, это требование, мессер Теофилакт, является для папы Христофора и Сената чрезмерным. Но мы можем клятвенно и письменно гарантировать, что ваши звания сохранятся за вами не менее, чем на три года.

— Я так понимаю, что данную клятву готовы принести все члены вашей семьи, — лукаво спросил Теофилакт, помня, какую юридическую уловку в свое время Адальберт использовал против Беренгария Фриульского.

— Без сомнения. Посему вся моя семья пред вашими глазами. Итак, ваше мнение, мессер?

После некоторой паузы Теофилакт ответствовал:

— Хвалю Господа за то, что он дает нам возможность прекратить бессмысленное кровопролитие, происходящее сейчас в Риме. Мы приложим все усилия, чтобы в горячо любимом нами городе воцарились мир и спокойствие. Но, по нашему мнению, мир и спокойствие здесь наступят только тогда, когда будет устранена причина всех возмущений. А причина в данный момент преступно восседает на троне Апостола Петра. Я готов принять лично ваши предложения, мессер граф, но, в свою очередь, хочу выдвинуть дополнительные требования.

— Какие? — хором спросили Адальберт и Берта. Теодора расплылась в улыбке.

— Я прошу Великий Рим дать мне и потомкам моим право расположить в Замке Святого Ангела свою резиденцию. Тем самым я выкажу почет и уважение стенам, приютившим меня и мою семью и сохранившим всем нам жизнь и честь. Я требую, чтобы мой двор оставался подле меня в полном воинском облачении, равно как и люди мессера Кресченция. Ну и главное, вам, граф Адальберт, и вашим людям надлежит еще до Рождества покинуть Рим. Только в этом случае я готов подписать соглашение о перемирии с тем, кто именует себя епископом Рима.

— Покинуть Рим? Мне? Мне, замкнувшему вокруг вас кольцо? Мне, в чьей власти уничтожить всех защитников крепости, оставив их без пропитания? — Адальберт был возмущен такой наглостью.

— Да, вам. И я безотлагательно жду вашего решения. Время играет против вас, дорогой граф. В то время как мы разговариваем с вами, мои союзники разоряют ваши земли. Уверен, что еще две-три недели, и даже ваш тугой кошелек обнаружит в себе первые признаки похудания. Но, если вы покинете Рим до Рождества, мои союзники незамедлительно уйдут из Тосканы, а вы, в свою очередь, сегодня поклянетесь мне не мстить им за их вторжение.

Адальберт молчал. Молчала и Берта. По лицу графини ходили волны чрезвычайного раздражения, но она вынуждена была терпеть, она сама и без Теофилакта понимала трудность сложившейся ситуации.

— Папа Христофор не пожелает отпустить меня из Рима. Он нелюбим в этом городе, вокруг него одни враги, — попробовал найти спасительную зацепку Адальберт.

— Ну вот, а вы говорите, что его избрал сам Рим, — подловил тосканца Теофилакт. Адальберт на это только неопределенно махнул рукой.

К неудовольствию Берты, слово взяла Теодора:

— Успокойте вашего папу тем, что находящиеся в крепости сенаторы поклянутся не выступать против него с оружием в руках. Дополнительно утешьте тем, что с собой из Рима вы возьмете в качестве заложников людей мессера Кресченция. Его люди составляют половину защитников крепости. Таким образом, оставшимся здесь не под силу будет справиться с римским гарнизоном, сохраняющим верность Григорию. Но заложниками люди Кресченция будут являться только для Христофора, вы поклянетесь в том, что по выходе из Рима вы на следующий день отпустите людей Кресченция и его самого на все четыре стороны с оружием в руках.

На протяжении всей речи Адальберт с грустным упреком смотрел на Теодору. Но та осталась холодна к умоляюще-влюбленному взору графа, взывавшего к давно умершим в Теодоре чувствам.