Владимир Стрельцов - Трупный синод

— Герцогиня желает сегодня же снять осаду с города, дабы жители Милана смогли, наконец, после долгого перерыва сполна насытиться хлебом и вином. Кроме того, обстоятельства заставляют ее вернуться в Сполето. Но она желает сперва закончить полностью одно дело, чтобы добросовестно браться за следующее.

— И какие же у нее следующие дела?

— В свои дела она не обязана посвящать столь низкого раба, каковым является ваш слуга, благородный мессер. Но из уст ее любопытной и словоохотливой челяди следует, что герцогиня недавно получила плохие новости из своих патримоний в Беневенте. Вероятно, ее сын Гвидо потерпел притеснения со стороны капуанского князя.

— Какие гарантии моей безопасности дает герцогиня Сполетская?

— Ее слово, которое ценится всеми монархами христианского мира.

— И все? — насмешливо спросил Майнфред, — ну это, конечно, дорогого стоит.

— Если бы было в силах великой и прекрасной герцогини дать вам клятву лично, я нисколько не сомневаюсь, что она тотчас бы сделала это. Но помимо Ее Высочества клятву о вашей безопасности может дать ваш покорный слуга. Пусть уста мои презренны, но душа вечна и бесценна, как души прочих христиан. Велите принести Евангелие, и я самой страшной клятвой заверю, что выведу вас из Милана и верну обратно, и при этом ни один волос не упадет с вашей благородной головы.

Надо знать нравы того времени и глубину уважения к монахам Святого Бенедикта со стороны венценосных особ, чтобы посчитать клятву Хатто заслуживающей абсолютного доверия. Почти четыре века миновало с тех пор, как святой Бенедикт Нурсийский, наблюдая гибнущий античный мир и следуя примеру своей сестры Схоластики, решил посвятить себя Господу и стать отшельником на холмах Субиако. Суетный мир разыскал его и в этом дремучем месте, соседствующие с ним аскеты и священники ближних церквей оказались не чужды зависти к строгому порядку, заведенному Бенедиктом среди своих последователей. Искушения следовали одно за другим, и однажды некоторые его братья проявили непозволительную слабость, когда недоброжелатели подослали в их общину семерых искусных в своем ремесле гетер. Бенедикт покинул холмы Субиако и ушел в Монте-Кассино, где основал первый в Европе монастырский орден, на долгое время ставший для христианского мира образцом нравственности, очагом культуры и воскресителем научной мысли. Семидесяти двум правилам Устава Святого Бенедикта до сих пор старается следовать добрая половина монашеского мира.

Евангелие незамедлительно доставили в приемную залу Майнфреда, и Хатто, упав на колени и целуя святые свитки, произнес:

— Клянусь на Святом Евангелии и призываю в свидетели все святое воинство Неба, а также великодушных благородных и доблестных гостей Майнфреда, графа Миланского, что я, именующий себя Хатто, каковым был назван при рождении родителями своими, смиренный монах монастыря Святого Бенедикта, из местности даром Господа именующейся Монте-Кассино, обязуюсь однажды сопроводить Майнфреда, графа миланского, из стен славного города Милана и вернуть его в вышеозначенный город целым и невредимым. Засим в ответчики по моей клятве призываю весь свой род, детей и потомков своих.

Майнфред удовлетворенно вздохнул. Теперь его распирало любопытство узнать, какие дивиденды от окончания войны с ним посулит Агельтруда. В минуту слабости он даже позволил себе вспомнить, что не раз вожделел эту коварную, но обольстительную женщину и когда-то мечтал видеть ее в качестве своего основного военного трофея после войны с ее мужем Гвидо.

Хатто отвлек его от этих мыслей, торопя устроить поездку. Майнфред досадливо поморщился.

— Послушайте, брат Хатто, что за спешка? Признаться, вы своим визитом и так мне не позволили сегодня даже принять аристон 101 101 завтрак . Давайте подкрепимся и явим себя великолепной герцогине сытыми и спокойными.

— Доблестный граф Майнфред, великий граф великого Милана, ныне испытывающего такую нужду! Вашего решения и вашего союза со Сполето ждут голодные и оборванные миланцы. Наполните же ваш желудок вместе с желудками ваших граждан, но не ранее их! Не бывает же такого, чтобы родитель ел и наслаждался пищей, в то время как дети его исходят единственной слюной.

Хатто знал, на что давить. Майнфред и впрямь слыл среди горожан Милана внимательным и заботливым хозяином.

— И если и эти слова мои не достигли вашего сердца, то знайте, что ваш верный слуга Хатто так же, как и многие из жителей Милана, не вкушал пищу уже третьи сутки подряд.

— Так позавтракайте же, брат Хатто. Пусть поездка предстоит не дальняя, но один Господь ведает, сколь долго продлятся наши переговоры с герцогиней.

— Благодарю вас, заботливый и добросердечный граф Майнфред, но я не решусь вкусить хлеба ранее, чем добросовестно исполню свою миссию пред вами, Миланом и Италией. Голод изрядно подорвал мои телесные силы, но не повредил моего разума и духа, которыми я всего лишь мгновение назад увещевал вас отказаться от аристона.

Майнфред отдал распоряжение седлать коней. Помимо Хатто, он взял с собой в дорогу одного своего оруженосца. Прикидывая, что в Милане он будет еще до обеда и окрыляя себя мыслями о возможных преференциях от переговоров, Майнфред не стал давать специальных распоряжений своему двору и городской префектуре относительно управления в его отсутствие.

В десять часов утра ворота Милана распахнулись и трое всадников выехали прочь. При этом уже Хатто умолял Майнфреда не спешить, ссылаясь на свою утомленность из-за голода и на то, что он плохо держится в седле.

— Прекрасный день, брат Хатто! Хвалю Господа, что он ниспослал вас мне!

— О, не стоит расточать такие любезности смиренному монаху. Напротив, это я должен вознести хвалу Господу и вам лично за вашу мудрость и сострадание.

— Скажите, брат Хатто, вы же были в войске Ратольда, сына нашего славного Арнульфа?

— Я очень польщен, сиятельный граф, что вы помните мою скромную персону.

— Ваш отряд, помнится, доставил мне немало хлопот из-за той египетской девки.

— Все так, великолепнейший граф, — пробормотал Хатто, опуская глаза вниз.

— Ну-ну, брат Хатто, ваша смиренность делает вам честь. Я вовсе не из-за того, чтобы смутить ваш дух, припомнил ту историю. Увы, она стоила жизни двум дорифорам 102 102 копьеносцам того войска.

— Да, стоила, — уже почти шепотом говорил Хатто

— Вероятно, в ваших глазах я совершил злодеяние, ведь я казнил двух слуг христианских. Но вот скажите, а что было мне еще сделать, чтобы усмирить ту позорную стычку? Порой я задумываюсь над тем, насколько прав я был в этой истории.

— Вы все сделали правильно, великий кир 103 103 Господин (визант.) , — Хатто еле говорил, каждое слово он исторгал из своей груди с огромными усилиями. Со стороны могло показаться, что монах слаб и печален, однако, на самом деле, Хатто, таким образом, пытался справиться со своими страстями. Все внутри него кипело, воспоминания терзали его сердце и наполняли ядовитой злобой.