Валентин Лавров - Катастрофа. Бунин. Роковые годы

Троцкий, обмирая от ужаса, фистулой взвизгнул:

— Я честный человек!

Последнее искренне рассмешило полковника, и он весело расхохотался:

— Ха-ха, уморил! Ну хватит, одевайтесь, честный Иудушка, делающий гешефты за счет России. — И повернулся к охране: — В тюрьму его!

Лев Давидович был доставлен в знаменитые «Кресты», а Никитин принялся реализовывать двадцать семь оставшихся ордеров на аресты большевистской верхушки.

Действительно, помещение контрразведки было разграблено, многие документы унесены или уничтожены. Это случилось после того, как были возбуждены дела по обвинению в шпионаже целого круга лиц — Ленина, Зиновьева, Коллонтай, Парвуса и других. Из-за утечки секретной информации, последовавшей после ее передачи Временному правительству, подозреваемые сумели разгромить архив, многие обвиняемые скрылись. Подозревали в предательстве самого Керенского, земляка Ленина.

Только после этого чины контрразведки спохватились: весьма забавно, но верхний этаж над их штабом занимали большевики! После учиненного погрома этаж враз опустел — больше его обитателей никто не видел.

Нагрянули на квартиру Ленина. Как ожидалось, его след уже простыл. Дома находилась Крупская. Выпучив от страха и базедовой болезни глаза, она взволнованно спросила:

— Мне собираться?

— Пока нет, — ответил Никитин. — Ордер выписали только на вашего сожителя Ульянова.

Крупская моментально воскресла. Теперь она держалась храбро. В продолжение всего обыска оглашала окрестности криками:

— Позор! Это вам не старый режим, вы ответите… Отрыжка самодержавия!

Удалось арестовать лишь Уншлихта, Козловского и еще кое-кого помельче рангом. Арестованная Суменсон тут же полностью признала себя виновной в шпионаже.

Спустя два десятилетия Никитин выпустит в Париже книгу под названием весьма точным — «Роковые годы». Он изложил свои обвинения большевикам в пору революции и протянул их дальше — по хронологии — в тридцатые годы.

Вот что он писал:

«Непременное начало всех начал их системы — Че-ка советская, Че-ка, непосредственно и прежде всего вытекающая из всего учения Ленина. Она необходима, чтобы давить индивидуальные начала. Отражая его характер, отвечая нетерпимости Ленина к чужому мнению, вся „заговорщицкая“ его идеология была проникнута недоверием к массам, боязнью, как бы народ, предоставленный самому себе на пути самодеятельности, не ускользнул из-под его влияния и его не опрокинул. За народом следует следить, шпионить; его надлежит взять в тиски, чтобы бить копром, принудить идти только по тому направлению, которое выбрал для всех один он, один Ленин. Сколько людей погибнет — неважно: Ленин злобен, нравственно слеп — для Че-ка все приемы хороши. Чем больше народ, тем больше Че-ка; чем ярче самодеятельность — тем глубже застенок, утонченнее пытки. Ленинская идеология — ленинская Че-ка. Она — памятник его нерукотворный.

…Ленин умер. Принявшие за ним власть спешат возвести в догму его тезисы — „высказывания“, как их называет Крупская. Ленин, как догма, необходим всем: Сталину, чтобы сбивать Троцкого; Троцкому, чтобы обличать Сталина; тройкам, пятеркам, коммунистическим главковерхам.

В славе, создаваемой Ленину, они видят историческое оправдание своих собственных преступлений. Она же нужна им, чтобы удержаться у власти, так как позволяет в критических положениях ссылаться на непогрешимые высказывания самого Ленина как на высший закон страны. Для этого приходится внушать народу слепую веру в Ленина, поддерживать гипноз массы именем великого вождя, который устроил революцию и никогда не ошибался.

Отсюда столица его имени, институты Ленина, библиотеки, заводы, ордена, ледоколы, портреты, дни, годовщины, „уголки Ленина“, языческий мавзолей, паломничество к мощам, изъятое из глубокого прошлого, бесконечные толпы, суеверно настроенные кругом гроба».

Но как бывший контрразведчик, еще располагавший важными документами преступлений большевистской головки, главное внимание Никитин уделяет их уголовному прошлому, махинациям, благодаря которым они в октябре семнадцатого года дорвались до власти: «Деньгами большевистского центра ведали только Ленин лично и его жена Крупская. Даже секретарь редакции Зиновьев не допускался к кассе… Члены ЦК получали жалованье от Ленина. Неугодные его лишались».

…Сила денег! Сила убеждений!

Деньги, добытые, по словам Плеханова, «воровским способом», поставили Ленина в исключительное по своему значению исходное положение. Он и оплачивал печатные издания и штат партийных работников; деньги делали его хозяином организации за границей и в России. Деньги — реальная сила, путь к власти.

В том же Париже вышел солидно документированный труд С. Мельгунова под выразительным заголовком «Золотой ключ большевиков». Автор на основании бесспорных фактов и документов рассказал о « невероятной сумме денег», полученной тайно из германских банков Лениным. Именно эти деньги стали тем ключом, которым открывается « тайна необычайно быстрого успеха ленинской пропаганды».

Впрочем, к закулисным делишкам уголовников, рядившихся в тогу борцов за «счастье рабочих и крестьян», мы еще вернемся.

В определенной среде — между ворами, террористами и политическими смутьянами — заключение в тюрьму и каторжная тачка всегда считались делом почетным. Пока Троцкий почитывал в камере книжки Маркса, Ницше и своего близкого друга Ленина, состоялся VI съезд РСДРП(б) (конец июля — начало августа 1917 года). Заочно Троцкий был избран одним из почетных председателей съезда, а затем членом ЦК. При выборах он наряду с Каменевым получил третий голос. Первыми были Ленин и Зиновьев.

Но вскоре Троцкому стало не до книг. Тревога поселилась в душе того, кто вынашивал шальную мысль о том, как занять если и не осиротевший трон российского императора, то все же стать диктатором громадного государства. А почему бы нет?

Острый ум сынка херсонского колониста сумел предугадать особенности развития российской истории на ближайшие десятилетия: когда из грязи…

От вновь прибывших в «Кресты», от родственников и партийных товарищей, ежедневно посещавших заключенных, да и от самой администрации тюрьмы стало известно: на Петроград движется войско Лавра Корнилова.

— Ведь если этот сатрап займет столицу, он нас всех перережет! — нервно дергал головой Троцкий, прогуливаясь по тюремному дворику. Его внимательно слушали товарищи — по партии и заключению. — Почему Керенский держит нас в «Крестах»? Как он смеет?

— Позор! — неслось из толпы.

Надзиратели, после Февральской революции чувствовавшие себя неуверенно, митингующих не разгоняли: «Вдруг эта шпана завтра и впрямь придет к власти?»