Валентин Лавров - Катастрофа. Бунин. Роковые годы

— А я, старуха, пряла бы свою пряжу. Потом ты поймал бы золотую рыбку и попросил, чтобы вместо большевиков было Учредительное собрание.

Бунин расхохотался:

— Ну вот, ты даже помечтать не дашь! Представляю, какую рожу состроил бы Алешка Толстой, когда прочитал в «Правде»: «Известный… нет, всемирно известный писатель, лауреат Нобелевской премии Иван Бунин возвращается на родину…»

— После того, что он писал о тебе, да и обо всей эмиграции, Алексей Николаевич при встрече с тобой должен был бы провалиться от стыда сквозь землю.

— Нет, ему это не грозит… У него гениальная способность ассимиляции в той среде, в которой он в данный момент находится. Когда был среди нас, он искренне ненавидел большевиков. Вернулся в Россию, стал ненавидеть эмиграцию. У него это получается… ну, так сказать, органически. У него натура такая. А вообще-то он глубоко русский человек, это какой-то осколок старой богатырской Руси, на который нанес жестокие нравственные рубцы нынешний век.

Ведь и Горький испорчен всеми пороками нынешнего века. Но если Толстой в любую эпоху был бы талантливым писателем, то для Горького идеальная среда — это как раз та порочная декадентская обстановка конца прошлого — начала нынешнего века. С изумительной пошлостью он потрафлял вкусам публики, поэтизируя босяков и разную шушеру.

В купе постучали. В дверях стоял Цвибак:

— Господа Бунины, в ресторане вас ждет накрытый стол и Галина Николаевна. Милости прошу!

…Когда после вкусного, затянувшегося часов до трех ночи ужина они вернулись в купе и стали готовиться ко сну, Вера Николаевна поцеловала мужа в лоб и спросила:

— Ян, ты насчет… России — серьезно?

Она надеялась услыхать: «Да!» Но Бунин, грустно улыбнувшись, вздохнул:

— Все это мечты. — Помолчав, добавил: — Пока мечты.

…Поезд уносил его в ночную неизвестность.

Как смерч, несущий разрушение и гибель всему живому, зарождается в грозовом облаке, так страшные события, разразившиеся над миром в конце тридцатых годов, исподволь зрели в наэлектризованной обстановке Европы. С приходом к власти Гитлера, ставшего мощным катализатором грядущей трагедии, события закрутились неуемным вихрем.

В детстве побиравшийся Христа ради, бывший крановщик Луганского завода, а нынче нарком обороны Клим Ворошилов еще в 1930 году выпустил брошюру «Будет ли война?».

Ссылаясь на «высказывания великого Ленина», еще до Первой мировой предрекавшего войны, нарком писал: «Сказка о последней войне есть пустая, вредная сказка. Ильич, как всегда, сказал правду, войны не миновать». И закончил свой труд справедливой мыслью: «Крепи оборону СССР! — это клич. Социализм должен быть надежно защищен — вот наша задача».

Задача поставлена верно, а как она решалась? Время даст жуткий ответ.

И вообще, чем жил мир в те дни, пока Бунину воскуряли нобелевский фимиам? Заглянем в эмигрантские газеты.

В центральных областях СССР за расхищение зерна расстреляно 98 должностных лиц и крестьян. Расстрелянные были преданы суду в округах Москвы и Нижнего Новгорода на основании декрета 7 августа, предусматривающего смертную казнь или 10 лет тюрьмы за кражу государственной собственности.

Вышинский сообщает, что за те же преступления административным карам в РСФСР подлежат 700 000 человек.

Декрет должен применяться „беспощадно, решительно, быстро“.

Английские газеты печатают сообщение, сделанное на приеме иностранных журналистов начальником германской тайной полиции (гестапо) Дильсом.

— Год назад, — сказал Дильс, — генерал Геринг был убежден, что концлагеря в Германии понадобятся в течение десятилетий. Теперь мы уверены, что через два года они исчезнут. Уже закрыт зоненбургский концлагерь.

Прежде заключенных было 20 000, а теперь осталось только 9000. Среди заключенных много аристократов и помещиков. Они посажены за монархическую пропаганду».

Тиражи художественных произведений советских писателей достигают огромных размеров. Книги Горького за последние годы напечатаны в количестве 18 миллионов экземпляров, Шолохова и Панферова — 2 миллиона, Гладкова — 1,8 миллиона, А. Толстого — 900 тысяч и т. д. Каноном советской литературы должно быть создание больших, тщательно отделанных произведений».

В Москве открылась выставка книг, которые были сожжены в Германии. В качестве экспонатов труды Маркса, Ленина, Сталина, Гёте, Г. Манна и др.».

Конфликт между Ватиканом и Гитлером продолжается. Национал-социализм не желает борьбы догм. Церкви должны признать основную идею расы и народа, образ Христа должен обладать боевым характером…»

Сталин, вводя сплошную коллективизацию, обещал населению блестящее развитие сельского хозяйства: „Через какие-нибудь три года СССР станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире…“ Эти три года прошли, и мы имеем вместо избытка — страшный голод…

В колхозы добровольно шли лишь бедняки, привлеченные перспективой расширения своего землевладения за счет зажиточных крестьян и разграбления имущества „кулаков“. Середняки шли туда лишь под административным принуждением, прилагая все усилия к сохранению своего единоличного хозяйства на все еще принадлежащих им усадебных участках. Крестьяне знают, что производимый ими хлеб отбирается у них для отправки в города к фабричным рабочим. В советской деревне идет сейчас острейшая классовая борьба за хлеб и другие продовольственные продукты. В этой борьбе побеждают сейчас — до поры до времени — город, партия и фабричный рабочий. Но страна идет неминуемо к острой бесхлебице. Даже хороший урожай 1933 года не прекратил голода. Голодают сейчас не только лишенцы, выброшенные из своих дворов, но и крестьяне-колхозники, не умеющие правильно поставить колхозное хозяйство. В особо тяжелом продовольственном положении находятся колхозники, вовсе не имеющие усадебных участков или же имеющие лишь малые участки, а также те, у которых нет в их единоличном хозяйстве ни коровы, ни мелкого скота, — то есть никакого подспорья к жалкой оплате их труда в колхозах.

Прямым доказательством голодания миллионов колхозников является собирание ими колосьев на колхозных полях, „стрижка“ колосьев, тайный унос ничтожных количеств зерна в карманах при обмолачивании хлеба в колхозах и т. д. Никакие меры административного террора не останавливают этих счастливых „членов коммуны“ от кражи и порчи хлеба у самих же себя…»

С приходом к власти Гитлера обстановка в Европе начала накаляться. Известный специалист по международным делам Андрэ Тардье опубликовал в газете «Иллюстрасьон» серию статей под заголовком: