Армен Гаспарян - Русская контрреволюция [Белые от Ростова до Парижа] [litres]

На эти вопросы Р. Г. Гагкуев отвечает, что, по сути, весь 1918 год ушел на объединение сил, противостоящих большевикам. Это касается и Южного, и Восточного, и Северо-Западного фронтов. В этот период протекали сложные процессы по сплочению белых армий в единый фронт, после чего были предприняты попытки организации похода на Москву. Конечно, наступавшие войска уже были несколько иными по составу. А главное, это были армии по факту, а не только по названию, каковой являлась Добровольческая армия в начале 1918 года.

К мобилизации и переходу на регулярную основу и Добровольческая, и Сибирская армии, равно как и Красная армия, приступили примерно в одно и то же время – летом 1918 года. Таким образом, к началу 1919 года численность белых войск значительно увеличилась. Причем данное пополнение произошло за счет самого массового слоя населения России – крестьянства. Естественно, это идет вразрез с советскими мифами о том, что генерал Деникин был лютым ненавистником всего крестьянского сословия, а адмирал Колчак вообще истребил в Сибири каждого второго.

Никто не станет отрицать, что в Гражданскую войну имели место многочисленные случаи дезертирства. Но при этом в Красной армии оно носило гораздо большие масштабы, чем в белых армиях. Другое дело, что система борьбы с этим явлением, созданная в РККА, функционировала намного эффективнее.

Что касается построения мобилизационного аппарата, то в войска призывалось все мужское население по возрастам, независимо от того, к какому слою оно принадлежало. Ни на Юге, ни в Сибири не подлежали мобилизации рабочие, особенно занятые на военных предприятиях. Вместе с тем известно, что и представители этого класса сражались в рядах Белого движения. Хотя пополнения за счет рабочих нельзя было отнести к числу самых благонадежных.

Иными словами, и с той и с другой стороны на принудительной основе воевали люди, принадлежавшие к одним и тем же социальным слоям. Понятно, что во времена СССР об этих фактах никто не вспоминал, поскольку тогда главенствовал совершенно определенный подход. Вся советская историография Гражданской войны использовала классовый подход и базировалась на борьбе за крестьянина-середняка и рабочего. Интересно, что нередко можно услышать об этом и сегодня. Как считает Р. Г. Гагкуев, видимо, это объясняется определенной инерцией восприятия социума, когда есть какие-то устоявшиеся, достаточно живучие представления, а время для их смены еще не наступило. Возможно, имеется и некоторая недоработка современных историков в развенчании подобных мифов.

Ко времени объявления генералом А. И. Деникиным «Московской директивы» пополнение белых армий осуществлялось уже по мобилизации, хотя сохранялось и добровольчество. Добровольцы могли призываться в войска по уже действующим приказам или поступать на службу до их распространения на конкретной территории. Так, для офицеров явиться в полк до объявления призыва было гораздо более почетно, чем после него. Кроме того, добровольцами могли становиться те, кто не подпадал под мобилизацию. Первые кампании давали достаточно высокий процент явки: в 1918 году – порядка 75 % от общего количества призванных.

Если говорить предметно о «цветных» шефских полках – Корниловском, Марковском, Дроздовском, Алексеевском, – то, в принципе, для офицеров попасть в них было несложно. Но те, кто приходил по мобилизации, а не в добровольческий период, должны были заслужить право ношения офицерской формы этих воинских частей, пройдя своеобразный испытательный срок на протяжении двух-трех месяцев. Такие офицеры затем составляли костяк офицерских рот в именных подразделениях.

Кстати, у ряда авторов можно встретить упоминания о том, что зачисление в тот или иной полк могло осуществляться на основании политических убеждений. Так, в воспоминаниях С. И. Мамонтова «Походы и кони» есть сведения о существовании в Дроздовском полку монархической организации. Упрощая, некоторые публицисты все сводят к тому, что в Корниловском полку воевали преимущественно республиканцы, в Марковском и Дроздовском – монархисты, ну а Алексеевский был неким промежуточным звеном для неопределившихся. При построении таких теорий обязательно фигурирует фамилия Б. А. Штейфона. И уже на основании этого строятся конспирологические теории о заговоре.

«Московская директива» закончилась катастрофой в Новороссийске. Из-за убыли отступающая армия в очередной раз поменяла свой состав. Ядро шефских дивизий сохранялось, хотя накануне эвакуации в Крым они вновь были свернуты в полки. А вот социальная принадлежность воюющих в Русской армии П. А. Врангеля оставалась той же, что и пестрый социальный состав Вооруженных сил Юга России, где были представлены все слои российского общества.

При этом изменился способ комплектования войск. Если в 1919 году они пополнялись прежде всего мобилизованными в разных регионах России и Украины, то в 1920 году этот вопрос решался в основном за счет пленных. В Крыму, исчерпавшем все свои ресурсы, призывать на службу было уже практически некого. В этих условиях случаи дезертирства были неизбежны, но массовых переходов на сторону противника не было вплоть до отступления Белой армии в порты для эвакуации из Крыма.

Как отмечает Р. Г. Гагкуев, в 1920 году состав шефских полков был уже примерно на 90 % крестьянским. Таким образом, в отношении дезертирства не были исключением и именные воинские части, хотя, безусловно, они оставались элитой армии. В соответствии с приказами из списков этих подразделений регулярно отчислялись те, кто их самовольно оставил и подался в бега.

После эвакуации в Галлиполи или на Лемнос существенная часть белых войск все-таки осталась в Крыму. При этом ни в коем случае нельзя говорить о том, что уезжали только офицеры или представители крупной буржуазии. Были среди покидавших родину и рядовые солдаты и казаки, о чем свидетельствуют хотя бы фотографии галлиполийцев. Нет сомнений и в том, что некоторые из них возвращались в Советскую Россию. Однако масштабы такого движения назад во времена СССР были явно преувеличены. Иначе разве русская военная эмиграция могла бы существовать как явление?

И в период «галлиполийского сидения», и позже, уже на чужбине, в армии, перешедшей на мирное существование, чересчур жестких проявлений социального неравенства не наблюдалось. Во всех полковых объединениях, в том числе главной организации – Русском общевоинском союзе, наряду с офицерами присутствовали и рядовые чины. Другое дело, что офицерство имело больше стимулов участвовать в политической борьбе или, например, работе, проводимой А. П. Кутеповым в Советской России.

Конечно, в кинофильмах, которые, как мы знаем, являются одним из основных источников знаний социума о каких-либо событиях, обыватель видит иную картину, когда несчастный крестьянин в лаптях стоит навытяжку перед его высокоблагородием в ожидании наказания розгами. Естественно, в эмигрантских воинских организациях таких взаимоотношений быть не могло. Ведь их участники вместе прошли через суровые испытания и имели общее прошлое, которое их сплотило.