Людмила Шелгунова - Русские исторические рассказы [Совр. орф.]

Лишь только служба кончилась, Андрей тотчас же подошел к решетке.

— Матушка Ирина! — быстро проговорил он, — скорее собирайтесь. Я приехал за вами. Не мешкайте!

— Что случилось? Говори скорее! — сказала Ирина.

— Счастье!..

— О, Господи! Неужели вернулся?

— Вернулся, не мешкайте!..

Но уехать они не могли, не простившись с игуменьею, и потому Андрею долго пришлось их ждать. Если он с таким нетерпением их ждал, то можно себе представить, что делалось с Петром, которому Ерема, живший в его избе, сейчас же сделал костыль и вывел его за ворота на лавочку.

Но вот, наконец, показалась за поворотом серая лошадка и телега с дорогими монашенками. Радость свидания была так велика, что Ирина Ивановна справедливо заметила:

— Чтобы пережить еще такую минуту, я готова на новые испытания!

— Нет, нет, мама! Довольно! — вскричала Настя.

— И впрямь довольно! — заключил Петр.

Ирина Ивановна была совсем седая, но Петру она казалась такою же молодою, какою была прежде, и он не мог свести с нее глаз.

Скоро был накрыт стол и появился постный ужин. Когда первый голод был утолен, Ирина и Настя просили Федора рассказать им все, что делалось в Москве, и каким образом уцелел Петр.

— Когда вступил царевич Федор на престол, так первым делом велел всех заключенных освободить. Ну, я года свои выслужил и без того бы ушел. И вот первым делом направился я в тюремный двор поджидать Петра. Вот и привез его. Первый день, как ехали, он все стонал и ехать не мог, мы и остановились; а на второй вот и приехали.

Поселились Шибановы в своей избе и с ними поселились Федор и Ерема. Подняли они куст малины, вынули свои деньги, купили скота и всего, что нужно, и хозяйство завели на славу. В соседнее село священником перевели отца Даниила, а в их сельцо священником посадили сына его Андрея, женившегося на Насте. Как бы в вознаграждение за все то, что эти люди перетерпели, они пользовались теперь безмятежным счастьем, спокойствием и довольством.

едушка, ты и мне сделай лапотки, — говорила девочка лет восьми дряхлому, седенькому старичку, навивавшему клубок бересты.

Разговор этот происходил за оградою маленькой лесной деревушки, неподалеку от которой пробегала красивая быстрая река Чусовая. Старик сидел на пне, а перед ним стоял черноволосый мальчик лет десяти рядом со своею сестренкою.

— Лапотки тебе, Фенюшка, сделает Яшка, — отвечал дед, — а что будет неладно, я направлю.

— Я тебе сделаю такие лапотки, что хоть за Алтай к татарам иди, — отвечал Яшка.

— Что ты часто татар поминаешь, парень! — строго проговорил дед, — нечистую силу да злых людей поминать не след.

— Да чем они злые, дедка? — возразил мальчик, — вот хоть бы тот татарин или бухарец, что приходил на прошлой неделе к нам с товаром? Феньке он подарил перстенек, а мне крючков для удочки, а с мамкой-то как ласково говорил. Звал к себе в Сибирь…

— Чересчур ласково… Боюсь я их… так боюсь, что из-за этого к Строгановым ушел. Давно это было, конечно. Еще я был молодым…

— А правда ли, дедушка, что татары замучили деда наших Строгановых? — спросил Яшка.

— Спиридона-то? Правда. Они стали его строгать, да и застрогали до смерти. Сына оттого и Строгановым прозвали. А сыновья его, Яков и Григорий, толковые купцы, понастроили сколько городов да крепостей. К Грозному являлись, от него грамоту привезли. А грамотой царь им места дал, сколько душа хочет. Вот и мне, их старому слуге, купцы милостивые отвели местечко.

День между тем клонился к вечеру, хотя было совсем светло. Мириады комаров и мошек закружились по воздуху.

— Яшка, гони с поля жеребят, долго ли до греха, как раз съедят комары! — сказал старик, отмахиваясь от несносных насекомых.

Это были не пустые слова. Еще несколько десятков лет тому назад комары и мошки насмерть заедали жеребят, случайно оставленных в лесу.

— А вон и сноха идет, — прибавил старик, вставая.

Из ворот вышла красивая, очень красивая женщина лет тридцати. Очевидно, это была мать ребятишек, потому что они сильно на нее походили.

— Яшка, — крикнула она, — загони сначала жеребят, а потом сходите с Феней на реку и загоните гусей и уток. А ты, деда, убери лошадь, да потом и ужинать.

Все пошли по своим делам и вся семья, то есть: дедка Савва, сноха его Анисья, дети да работник Иван, окончив дневную работу, сели за ужин, когда низко спустившееся солнце осветило избу сквозь небольшое окно без рамы, снятой по случаю теплого времени.

Это было накануне Иванова дня и мирная счастливая семья, управляемая умною вдовою, вела разговоры о том, что пора начинать сенокос.

Изба у вдовы была хорошая, чистая и с выведенною на крышу трубою. Покойный муж ее, сын Саввы, бывал даже в Москве, и все постройки у него были хорошие, как было хорошо и все заведение. Жили они в небольшой деревне на берегу реки, и засевали хлеба, овса и жита так много, что могли продавать. Анисья постоянно говорила, что здоровый трудолюбивый человек по миру не пойдет, и она после смерти мужа хозяйство не опустила, а продолжала поднимать его.

— Ну и слава Богу, — сказал старик, вставая, — день кончен, и на покой пора.

Кругом избы шли широкие лавки, на которых все и улеглись, заперев за работником, отправившимся спать на сеновал, дверь. Не прошло и минуты, как мать с детьми крепко спали и ворочался только старик, но наконец и он заснул.

Ночь была такая светлая, хоть читай, а на реке было еще светлее, чем под деревьями. Ярко-красная заря освещала быстрые воды и плывшие по ним довольно большие лодки. На лодках сидели люди, но говору не было слышно никакого. Приблизившись к деревне, они стали причаливать и выходить из лодок. Это оказались татары, вооруженные луками.

Оставив в каждой лодке по два человека, они крадучись стали подходить. Люди спокойно продолжали спать, но собаки залаяли и завыли.

Дедка Савва тотчас же встрепенулся и вышел за ворота.

Услыхав лай, татары пустились бегом. Дедка, стоявший в калитке, одним ударом был сшиблен с ног, и во двор и в избу вбежал тот самый татарин, что приходил за неделю перед этим с товаром, и, крикнув своим спутникам, чтобы они выносили сундуки, сам подбежал к оторопевшей Анисье и сказал ей:

— Хочешь быть жива, так отдавай все, что у тебя есть.

— Хочешь быть жива, отдавай все, что у тебя есть.