Мик Зандис - Ливонская ловушка [litres]

Уго молча дотянулся до белого коня и медленным движением перенес его через голову угрожающего ему черного епископа. Еще два прыжка – и он ворвется в самое логово врага.

– Ты рассказывал мне о своем детстве. О том, как твой отец убил твою любимую собаку.

– Рассказывал. Но какое это…

– И ты говорил о братьях. Судьба Велло мне известна. А что стало со вторым?

Лембит поджал нижнюю губу.

– Ничего не стало. Он жив и здоров. Почему ты спрашиваешь?

– Я думал, что знаком со всем твоим семейством.

– Нет, как видишь. Его не было в Ире в дни ярмарки.

– Понятно, – сказал Уго и передвинул черную пешку так, что пешие воины образовали единую непроходимую стену.

– Тогда, может, и ты мне растолкуешь свои вопросы. Ты говоришь так, словно в чем-то обвиняешь меня. Но пока… – разве это не ты отправил на другой берег виновного в убийстве старейшины Ваида? Разве не ты организовал охрану пропавших невест? Одна из них была не только твоей невестой, но и моей сестрой!

– Растолковать… – Уго смахнул шахматы с доски. Черные и белые фигурки перемешались друг с другом, как воины, павшие в битве без победителей и побежденных. – Ты прав. Их пропажа лежит на моих плечах, как ствол дерева. Наверное, поэтому я стал больше думать. Думать и советоваться с этими костяными богами. И мне стало интересно, почему посла куршей нет среди нас? Разве не так поступают вожди, приглашая союзников на битву против общего врага? Или я чего-то не знаю?

Словно в ответ на вопрос Уго, в небе вновь прогремел раскат грома, на этот раз заметно ближе. Лембит поднялся на ноги и выглянул наружу.

– Скоро хлынет. Пойду-ка я в свой шатер, чтобы не промокнуть насквозь. Не будем же мы с тобой прыгать под дождем голыми, как тогда, в Мергере, верно?

Уже на выходе, прежде чем задернуть за собой полог шатра, он помешкал и, словно в раздумье, провел пальцем по рукоятке подвешенного к поясу кинжала. – Ты мудрый человек. Может быть, единственный, который способен понять меня. Или понять главное. Когда люди слушают твои рассказы о Гуно, им важно услышать, что он наголову разбил викингов. Они всегда будут помнить об этом. Об этом, а не о цене победы. И никому не важно, что наш герой делал перед битвой и откуда взялись бусы на его груди.

При первых ударах колоколав окрестных лесах притих на миг птичий гомон, словно удивленные птахи примеривались к неожиданному перезвону и, лишь уловив его праздничный ритм, взорвались новым неудержимым разноголосьем. Только к утру стих ливень. Торжествующее солнце отражалось в каплях воды на каждой травинке в поле, на каждом листке в лесу. Колокольный звон пронесся по Рижскому озеру, пересек воды Вены, разбудил тех, с кем еще не успело справиться солнце, подзавяз в лесах и дубравах. Вереницы людей потянулись к торговой площади. Ни стар ни млад не хотели пропустить новоявленный праздник, подобного которому, по слухам, никогда еще не видела древняя земля ливов. На каждом была лучшая праздничная одежда, и обилие красок в людском водовороте было ярче, чем на цветущем весеннем лугу.

Младший сынишка вдовы плотно обхватил шею Иво маленькими ручонками и беспрестанно бормотал ему в ухо что-то невнятное, на что новоявленный отец только согласно кивал. Вдова-невеста с двумя остальными детьми не отставала ни на шаг.

Рыночные прилавки сдвинули в сторону. В центре на свежем деревянном помосте, поднятом на высоту человеческого роста, под неусыпным руководством миннезингера музыканты с дудками, флейтами и барабанами наигрывали веселую мелодию. Поодаль, ближе к крепостным воротам, стоял еще один помост с тремя стульями в центре и скамейками по сторонам. Площадь быстро заполнялась. Возле помоста с музыкантами Иво вернул ребенка вдове и поспешил в сторону опустевшего порта. Зрители, с каких бы краев они ни прибыли, не чинясь, стояли вперемешку, негромко, чтобы не заглушать музыку, переговариваясь на добром десятке языков. Что-то необычное должно было произойти сегодня, и собравшиеся терпеливо ожидали предстоящие события. Только несознательные детишки теребили матерей за юбки, но их старшие братья и сестры, преисполненные торжественностью момента, одергивали мелюзгу.

– Идут, идут! – прошелестело наконец по толпе, раздавшейся под натиском стройного отряда меченосцев и их оруженосцев. У помоста со стульями братья рыцарей Христа выстроились в две шеренги так, чтобы между помостами образовался широкий проход. По нему прошествовала группа людей в долгополых черных плащах и высоких колпаках. Призывно зарокотал барабан. Из крепостных ворот вышла еще одна процессия, и на помост с сиденьями по приставной лесенке взошел епископ Альберт. На этот раз он явился людям в ослепительно белой мантии с золотой оторочкой и с белой епископской митрой на голове. Приветствуя собравшихся, он высоко поднял руку с посохом и опустился в центральное кресло-трон. Рядом с ним по правую руку сел магистр ордена Фольквин, кресло слева занял глава городского совета Гогенфауер. На скамейках разместились члены капитула. Когда вызванное их появлением оживление толпы улеглось, Вальтер поднес к губам флейту и заиграл.

Сначала звуки негромкой мелодии услышали только стоящие в первых рядах, но затем их напряженное внимание передалось дальше. Впитывающая музыку тишина разлилась до последних зрителей и все еще висела над толпой незримым покрывалом, даже когда миннезингер отпустил флейту, пока со второго помоста не прозвучал голос епископа.

– Братья и сестры мои! Долгие годы Ливония была охвачена огнем раздора, насилия и страха. Только благодатная вера в единого Бога положила конец бесконечным кровопролитным междоусобицам и принесла мир на нашу многострадальную землю. Так возрадуемся же вместе этому новому, дарованному нам свыше празднику единения. И да пребудет Господь с вами!

Епископ осенил собравшихся крестным знамением и передал слово магистру.

– Праздник начинается, когда закончены дела насущные, дела мирские, – провозгласил он. – Обычно судебные споры решаются в орденском замке. Но сегодня мы, по просьбе городского совета, покажем всем вам судебный поединок со щитами и дубинами за наследство уважаемого мастера Магнуса между противоборствующими сторонами – братьями Вернерами и Клаусом Крафтом и его женой. В поединке, по соизволению суда, вместо беременной фрау Марты участие примет рыцарь Иоганн, который для уравнивания сил согласился выйти на поединок без доспехов и дубины. Да пребудут с противоборствующими закон и справедливость!

Последние слова магистра потонули в восторженном крике толпы. И вновь застучали барабаны, переключая внимание на первый помост. Шеренга людей в плащах окружила его. По сигналу Вальтера музыканты спустились на землю, а пятеро из шеренги поднялись на их место. По новой команде плащи их свалились к ногам, явив взорам толпы вооруженных щитами и боевыми дубинами людей. В двух из них многие легко распознали братьев Вернеров. Тела их от шеи до пят скрывали кожаные латы, головы покрывали толстые меховые шляпы. В отличие от них мясник Клаус облачился в легкую белую льняную рубаху-тунику со стянутыми на запястьях длинными рукавами и богатой цветной вышивкой на груди. Рубаха доходила до колен, почти полностью скрывая панталоны, голову покрывал простой некрашеный чепец. На Иоганне поверх рубахи был свободно спадающий с плеч ярко-красный котт, из-под него выглядывали зеленые чулки-шоссы, волосы стягивала широкая узорчатая лента. В левой руке он небрежно держал маленький треугольный щит, правой приветственно махал публике. В центре площадки застыл герольд в зеленом плаще.