Владимир Щербак - Продам свой череп

В столовой, за каким-нибудь столом вдруг начинают вопить «Ура!»: кого-то поздравили с днём рождения... До звонка ко сну ещё успеваешь повертеться в столовой, почитать или поболтать с подругой. Она - мне:

- Как только начинается учебный год, так я начинаю толстеть!

- Не только ты - все девочки.

- Но я почему-то больше всех.

- Ты самая усидчивая.

-... И он протягивает мне цветы!

- А ты что?

- А ему этак надменно: «На какой помойке вы собирали эти сорняки?»

- А он что?

- Обиделся и ушёл

- А ты что?

- Побежала за ним...

Воспитательница гонит в дортуар:

- Барышни, вы слышали звонок?

- Сию минуточку, Марсельна!

Гасят электричество в столовой, все расходятся, но в дортуаре продолжается шум: в одном углу девчонки «Хазбулата» поют, в другом вообще хулиганскую, услышанную ещё в поезде:

Там примеряют платья, здесь «с выражением» читают стихи... Из комнаты воспитателей, из-за перегородки то и дело слышится крик: «Дети, тише!» Мало-помалу всё стихает. Еще два-три взрыва хохота в разных концах, вопли негодования тех, кто уже успел задремать, опять крики взрослых: «Дети!!!» - и наконец, устанавливается полная тишина...

У мальчишек-малышек, чей дортуар через коридор от нашего, свои проблемы и свои разговоры. Когда дверь к ним открыта, слышно:

- Вчера хулиган Пашка Тихонов опять отобрал у меня горбушку!

- Дал бы ему по мордасам!

- Ага, дашь ему! Он вон какой высокий, а я вон какой маленький!

- А ты подпрыгни, дай ему в зубы и удирай!

- ... А знаешь, почему Вастепаныч женился на Мариванне?

- Нет. Почему?

- Потому что у неё есть много оловянных солдатиков...

- Вот это смак!

- Дети!!! - рычит воспитатель. - Я сейчас поставлю вас в угол на всю ночь!

Засыпают малыши... Видят, наверное, во сне своих мам и игрушки...

Утро. Звонок к чаю. Все... ну, не все, конечно, но многие встают, идут умываться. После завтрака готовят уроки. А за окном соблазнительно хорошая погода; солнце, морозец, деревья в серебре инея... Слышу, как сам Пушкин шепчет мне: «Пора, красавица, проснись!». Как тут устоишь! В одну сторону летят учебники, в другую - тетради. Надеваем свитера, шапки, шарфы, помогаем воспитателям одеть малышню - и на улицу. Играем в снежки, лепим снежных баб. Бегаем-падаем, кричим-визжим. Потом промокшие насквозь, все в снегу, возвращаемся и ждём звонка к обеду. Аппетит зверский! После обеда настроение падает: пора в гимназию.

Здесь всего три гимназии - одна мужская и две женские - «Зелёная» и «Коричневая»; у девочек из первой прозвище «Гусеницы», у вторых - «Какашки». Порядки здесь строгие: гимназисткам запрещено появляться после 19 часов в театрах, синема, кофейнях и даже просто на улицах. Буде такое случится, установить личность нарушителя проще простого: у всех нас имеются ученические билеты, а в околотках - списки всех учащихся. Мало того, любой житель Владивостока, увидев гимназистку в неположенном месте в неположенное время, может потребовать у неё билет, узнать фамилию, а потом сообщить директору гимназии.

... Нас, колонисток, встретили в гимназии настороженно, за глаза называют: «эти воображули петроградки», хотя поводов мы вроде бы не давали. Особенно старается местная достопримечательность, гордость гимназии Верочка Кедроливанская. Обладательница красивой фамилии, ослепительной внешности, к тому же круглая отличница, очевидно, увидела в нашем появлении покушение на её популярность и начала распространять про нас всякие сплетни. Особенно неравнодушна ко мне, узрев, очевидно, прямую свою противоположность; встречаясь со мною в коридоре, презрительно щурит глаза, поджимает губы и цедит только одно слово: «Ненавижу!».

Говорит в основном о своих женихах и о скором поступлении в Женевский университет. Изредка зачитывает из своего альбомчика дурацкие стишки, вроде такого:

Когда-нибудь я не выдержу и дам и ей коленкой крепкого поджопника!»

Всю неделю девчата ждут воскресенья. Не только потому, что не надо ехать в город на учёбу - по воскресеньям во второреченской колонии балы, точнее, танцы.

Никого не смущало то, что граммофон был старый, то и дело выходящий из строя, иголки тупые, пластинок мало, что не было достойных партнёров и танцевали в основном друг с дружкой, или, как говорят, «шерочка с машерочкой»... А если какую пригласит воспитатель, это уже почти счастье, ведь взрослых мужчин в колонии мало и танцевать они предпочитают с дамами - воспитательницами и медсестрами.

Девочки, чтобы к танцам сохранить лёгкость и, так сказать, эфирность, ужинали очень умеренно, а то и совсем воздерживались от еды, припрятывая воскресные пироги или лепешки в дортуаре на «после танцев». Затем начинались приготовления. Девочки менялись туалетами, советовались... Долго приставали друг к другу с просьбами быть «вполне искренней» и «положа руку на сердце» ответить «идёт или не идёт» ей то или иное платье? Подшивали, примеряли, причесывались. Волновались страшно.

Мальчики-младшеклассники тоже любили танцы и готовились к ним на своей половине казармы со всем тщанием: вытаскивали из-под матрасов праздничные брюки; от недельного лежания под спудом складки на них выглядели необыкновенно эффектно. Каждый хвастал, говоря непременное: «Смотри, какие острые - масло можно резать!» Непослушные вихры смазывали репейным маслом, для того, чтобы сделать «взрослую» причёску...

Но вот все приготовления кончены. Кто-то из воспитателей крутит ручку граммофона, осторожно подводит иглу к пластинке и после противного шипения, длящегося несколько томительных секунд, в зале возникает чудесная музыка - вальс «Фантазия».

Аякс подходит к Лене, щёлкает стоптанными каблуками и, учтиво склонив голову на грудь, говорит:

- Позвольте пригласить вас на тур вальса!

Она, поддерживая правила игры, делает книксен, мол, согласна, после чего кладёт руку на плечо мальчугана, и он, гордый и смущённый одновременно, начинает кружить свою даму. Их не волнует разница в росте и возрасте, они полностью отдаются музыке...