Кристофер Бакли - Охотник за судьями

Какой приятный сюрприз, подумал Балти. Дэвенпорт распространялся о том, сколь похвально привечать странников, особенно незнакомых. Он призвал конгрегацию — в которую, похоже, входило все население Нью-Хейвена — распахнуть двери и делиться имением своим. Очень мило, особенно то, что чужестранцы могут оказаться ангелами в ином обличье. Вот истинно христианский дух. Пожалуй, Ханкс был несправедлив к старичку.

Голос Дэвенпорта, словно музыка, рос и наполнял помещение. Дом собраний больше не казался холодным, чуждым и суровым. Кафедра стала очагом — манящим убежищем от внешнего мира, наполненного отнюдь не цветами, но злом мира, где обитает дьявол во плоти. Дэвенпорт едва заглядывал в Библию. Он знал Писание наизусть. Слова взлетали со страниц, как струйки дыма из кадильницы, освящая и напояя сладостью. Балти был весьма впечатлен.

Дэвенпорт разделался с первой темой и умолк. Слушатели замерли. Он перевернул страницы и открыл шестнадцатую главу Исаии, стих третий, который гласил: «Составь совет, постанови решение; осени нас среди полудня, как ночью, тенью твоею…»

Балти снова сдался мелодичному голосу проповедника. Он закрыл глаза, представляя себе слова как музыкальные ноты флейты, виолы да гамба, лютни. Лютни… Он вспомнил братца Сэма и его любимую лютню и как он достает ее после ужина и…

— «…укрой изгнанных, не выдай скитающихся».

Балти открыл глаза. «Укрой изгнанных»?! Собравшиеся завопили: «Аминь!»

Это не проповедь! Дэвенпорт с амвона передает инструкции: «Спрячьте цареубийц». Ах ты старый коварный стервятник! Еще и пригласил Балти послушать.

Сердце Балти забилось чаще. Это определенно подтверждает, что Уолли и Гофф еще в Нью-Хейвене. Надо бежать — плевать, что воскресенье, — надо бежать и сказать Ханксу.

Балти приготовился уйти, но тут конгрегация дружно ахнула. Балти тоже ахнул. И замер.

Это на деле или только видение?

Видение или нет, оно стояло лишь в нескольких шагах от Балти. Все собравшиеся смотрели, раскрыв рты. Аханье перешло в стоны, стоны — в крики. Матери прикрывали детям глаза.

Видение поплыло по проходу в сторону Дэвенпорта.

Это была молодая женщина, обнаженная. Совершенно обнаженная. При виде ее спины Балти передернуло. Спину покрывала сетка кровавых полос, незаживших рубцов. Следы жестокого бичевания.

Она все приближалась к Дэвенпорту. Паства застыла на месте. Поднялся крик:

— Блудница! Ведьма! Сатанинское семя! Преосвященный, спасите нас!

Женщина дошла до конца прохода и остановилась, глядя на Дэвенпорта. Конгрегация орала и ревела. Дэвенпорт воздел руки. Воцарилась тишина.

— Женщина, ты опять оскверняешь дом Господень?

«Опять?» — подумал Балти.

Двое мужчин в форме стражников побежали по проходу. Они схватили девушку с двух сторон. Она обмякла. Они потащили ее вон. Балти увидел ее лицо. Ей было никак не больше двадцати лет. Она оказалась неожиданно красивой. Лицо было странно спокойным — словно она прогуливалась по саду в летний день. Словно ее не волокли два грубых стражника и спина у нее не была изодрана бичом.

Пока ее тащили мимо Балти, их взгляды скрестились. Она улыбнулась ему и исчезла.

Балти помчался обратно на постоялый двор. Вслед ему летели крики нью-хейвенских «святых», обличающие в нарушении дня Господня.

Ханкс все еще валялся в постели. Балти притормозил, переводя дыхание.

— Похоже, проповедь была незаурядная, — заметил Ханкс.

Балти рассказал об увиденном.

— Ханкс, у нее лицо ангела! Я стоял совсем рядом. Когда ее тащили, она посмотрела на меня и улыбнулась. Улыбнулась!

Ханкс ничего не ответил.

Балти продолжал фонтанировать словами:

— Она, должно быть, сумасшедшая. Тронутая. Но как можно бить подобное создание плетью. Это чудовищно. Невиданное зрелище.

— Она не сумасшедшая, — сказал Ханкс. — Она квакерша.

— Квакерша? Откуда вы знаете?

— Это их типичная манера.

— Что?

— У их женщин. Они так протестуют.

— Ходят по церквям в чем мать родила?

— Или по городу.

Балти задумался:

— Ну что ж, я считаю, это и есть сумасшествие. Во всяком случае, помешательство.

— Любая религия — помешательство.

— Иисус же не гулял по городу голый.

— Да, но он специально искал себе неприятностей. Скажете, нет? Вот и квакеры то же самое. Они радуются гонениям. Они так выполняют свое предназначение в жизни.

Балти взвесил услышанное:

— Чертовски странное дело, с какой стороны ни посмотреть. От этого зрелища сердце разрывалось. Стражник, накричавший на меня за беготню в день Господень, сказал, что ее будут судить завтра. Вероятно, в день Господень судить не положено. Что с ней сделают?

— Указ короля запрещает местным преследовать квакеров. Никаких больше повешений, бичеваний, отрезания ушей и клеймления. Чем теперь местные будут развлекаться?

— Ее уже бичевали. Похоже, указ Его Величества не дошел до нью-хейвенских святош.

— Ее будут судить не за квакерство. Обвинят в нарушении общественных приличий. Осквернении дня Господня. Кощунстве. — Ханкс задумался. — Интересно, против чего она протестует.

— Надо что-то делать. Послать весть Уинтропу. Он порядочный человек. Он их остановит.

— Они имеют право обвинить ее в нарушении приличий и кощунстве. До Хартфорда и обратно — два-три дня езды. А все, что собираются с ней сделать, сделают завтра. Пуритане любят отправлять правосудие незамедлительно.

— Если бы вы ее видели, то не шутили бы так бессердечно.

— Мы здесь, чтобы искать цареубийц. А не впутываться в местные гражданские склоки.

— А вы, оказывается, рыцарь.

Балти вдруг впечатало спиной в стену, и рука Ханкса сдавила ему горло.

— Кой дьявол в вас вселился? — прохрипел Балти.

Ханкс отпустил его. Отошел и встал у окна, глядя наружу, на верфь. Балти потер шею.

— Раз уж вы ничего не знаете, я даже не буду спрашивать, слыхали ли вы фамилию Дайер. Мэри Дайер. Благородная женщина. Квакерша. Подруга Энн Хатчинсон. Эндикотт судил ее вместе с двумя другими квакерами. Мужчинами. Мужчин повесили. Люди начали роптать, поэтому для Дайер приговор заменили на ссылку.

Она покинула Массачусетс, но потом вернулась. Он приказал ее выпороть плетью. Она не сдавалась. Эндикотт снова судил ее и на этот раз приговорил к повешению.

Было прекрасное летнее утро. Явился весь город. У нее были поклонники, у миссис Дайер. Даже среди пуритан-святош Бостона. Как я уже говорил, она была благородная женщина.

Эндикотт и его городские советники боялись людского гнева. Они вызвали ополчение. Сотню вооруженных солдат.

Было тихо. Только пели птицы на деревьях. Даже в кроне вяза, на котором ее должны были повесить. Потом забили барабаны, и птиц уже не стало слышно.