Юрий Торубаров - Охота за Чашей Грааля [litres]

– Хан… великий хан, прости, – поправился он, – я хочу забрать княжича.

– Десять тыщ! – прищуря и без того узкие глаза, ответил хан.

– Хорошо. Я щас их тебе пришлю!

Мамай понял, что он выбор сделал правильный. Что взять с тверца, который не может заплатить за собственного сына, а московит без всякого платит эти деньги. И еще сильнее прищурил глазки.

Айни проснулась рано. В окно еще глядела темень. Кричали первые петухи. А проснулась она от того, что, как она считала, ей приснился плохой сон. Она давно, вслед за мужем, стала христианкой, но языческие корни, заложенные в ней с детства, остались. Она верила в приметы, во сны. Однажды в лесу, когда собирали грибы, она увидела такой огромный дуб, что в ней замерла душа. Она поняла, что это дерево обиталище богов. И тайком, когда в семье происходили какие-то значительные события, как когда Кобыла куда-то уезжал надолго, она бегала к этому дубу и просила у богов спасти ее мужа. И они слышали ее просьбу. Она даже сохранила несколько языческих божеств. Среди них хранился и Перун. Хоть был он и крохотный, но смотрелся внушительно: ноги железные, тело деревянное, голова серебряная, усы золотые. Хранился и Коляда, солнечный божок с круглым, приветливым и улыбающимся лицом. Бог дружбы и мира. Был и Баган – бог домашней скотины. Человек с головой барана. Так что она верила во многое. А сон этот был такой: в каком-то незнакомом ей помещении сидела голубка. Не то она была больна, не то стара. И вдруг, откуда ни возьмись, явилась черная птица и, схватив голубку, улетела с ней прочь. Думая о сне, сердце ее екало. По ее раскладу смерть ждет какого-то человека старого, скорее старую. «Кто это может быть», – думала она. И ничего не могла придумать, кроме одного: в ее далекой Пруссии что-то случилось с каким-то близким человеком. Не выдержав, она разбудила Камбилу, так иногда звала его по-домашнему. С просонья он ничего не мог понять. Но когда ее слова дошли до его сознания, он вскочил и начал одеваться. В разгадку снов Айни он верил. Это она ему доказала не раз.

– Ты куда? – удивилась она такой резвости мужа.

– Я знаю, с кем это случилось. У Романа не стало матери!

И вот он у Пожарского. Такое раннее появление Кобылы удивило князя. Тот недавно поднялся и прохаживался по двору, поглядывая, как скотники управляются с живностью.

– Ты че заявился? – удивился тот. – Уж ни луна ли на землю скатилась?

– Хуже, Андрей, хуже. Мать у Романа Бог забрал.

– Да ну? Кто сказал?

– Айни сон видела!

Он слышал от Кобылы в умении его жены, но принимал это не очень, чтоб серьезно.

– Может, ето у кого другого. А? – сказал князь, не очень желая верить в сказанное.

– Нее, – протянул Кобыла, – у ейво.

– У ейво? Мн даа… Так че делать-то будем? – как-то неуверенно спросил Пожарский.

– Герцог! – шутливо обозвал он его. – Ехать надоть!

– Слушаюсь, граф! – в тон ему ответил Пожарский.

– Тогда я к се. Собираюсь. Заезжаю к те и в путь.

Князь набрал воздуха и, выдохнув, сказал:

– Ладнушки!

Да, сон Айни, к сожалению, оказался «в руку». Когда они прибыли в Любутск, Романа застали в трапезной, где он сидел один. Стол был убран, люди разошлись. А он остался и вспоминал, как ему было хорошо, когда они сидели за этим столом втроем.

Появление друзей оживило парня. Он вначале буркнул:

– Как вам появиться, так с родными надо проститься.

– Э, нет! – сказал Кобыла. – На этот раз мы знали, что здесь беда. Жаль, не успели!

– Что, сорока на хвосте принесла? – не поверил Роман.

– Не, сон Айни сказал, че у тя беда. Вот мы и здесь.

– Да, беда, так беда. Седня схоронили.

На его глазах выступили слезы.

– Крепись. – Каждый подошел и прижал его к своей груди.

– Делать-то что думашь? – спросил Пожарский.

– Я-то… Да… уже надуманно. Землю со строениями и живностью отдаю почти все в наше епископство. А вот луг да лес Тимохе. Пущай парень здеся корни пускает. За могилками следить будет. Сам жить еду к Пересвету. Как и он иноком хочу быть. Преподобный одобрил.

После этих слов никто из друзей советовать ему ничего не стал. А было хотели. Женить, известно дело. Даже невест уж обдумали. Но…

Обратно возвращались втроем. По дороге Роман признался, что у него было так тяжело на душе, что хоть давись. Думал даже в Новгород податься да уйти куда-нибудь с их лихим народом. Думаю, не перевелся он еще там. Да вот преподобный силу имеет. Перетянул.

В какой-то мере Роман был прав. Не перевелись там лихие людишки. А этому способствовала неопределенная ситуация в годы правления молодого Дмитрия, которому было не до Новгорода, когда литовцы стояли у стен его дома. Тогда новгородские бояре говорили: «Зачем нам Москва, когда она вот-вот падет перед Олгердом». Но и под него идти не хотели, знали, что драть он их будет нещадно. И тогда у кого-то из них родилась мысль: «А что, если отдаться под руку Михаила тверского». Даже призвали его наместников.

Но не все хотели рвать с Москвой. Поднялась буча. Тогда решили: если хан даст Михаилу ярлык на великое княжение, то их наместники остаются. Если нет – пусть уезжают прочь. Не получил Михаил великого княжения. Многие новгородцы стали требовать, чтобы тот забрал своих наместников. Но, как часто там бывает, одной стороне это надо, другой нет. Разгорается сыр-бор. И вот причина была, она всегда вела к кулакам. А поджигателем становился тысяцкий. В это время был им Осип. Чтобы изгнать наместников, он поднял Плотенский конец.

В этом конце жил один новгородец и был он хорошим сапожником. Недорого брал, хорошо шил, и все плотницкие шли к нему с поклоном. Все у него было хорошо. Деньга водилась. Изба мало уступала боярской. Вот одна беда, был у него сынок, Прокоп. Вырос детина на голову выше отцовской. А плечи, что боярские ворота. Кулачищи – с телячью голову. Как не заставлял, просил и умолял он сыночка учиться его отцовскому мастерству, все было бесполезно. Его тянуло к другому. Туда, на Софийскую или Ярославскую площадь, где частенько дело доходило до кулаков. Прокопу было все равно, на чьей стороне быть. Лишь бы помахать кулаками. Его приметили, начали рассказывать о другой жизни, жизни ушкуйников: свободной, удалой, раздольной. Он спал и видел стать им.

И вот, когда на призывы тысяцкого поднялся Плотницкий конец, Прокоп был во главе. Но три других конца сумели противостоять. И здорово бы досталось Прокопу, если бы ни чей-то призыв: «Айда, ребята, до ушкуев…»

Призыв был понят. И вот десятка два молодцов, в числе которых оказался и Прокоп, вышли в разбойный поход. Мечта парня сбылась. Шли они на Волгу по Мсте, Тверце. Первым городом, куда они напали, была Молога. Ничего не ожидавшие жители не могли оказать им сопротивления. Пограбив боярские и купеческие дворы, двинулись дальше. Попробовали было грабануть и Ярославль. Да не повезло. Ярославский князь собрал дружину, время было не спокойное, и он хотел с ними заняться. Не ведали они об этом и напоролись. Еле ноги унесли. Вот тут и показал себя Прокоп. Ярославцы их окружили. Все, хана! Хошь складай оружие да падай на колени. Ан нет, нашелся смельчак. Схватил оглобли да как попер на ярославцев. Те, не ожидая такого выпада, бросились врассыпную. Дорога к ушкуям была открыта.