Юрий Торубаров - Охота за Чашей Грааля [litres]

– На ней будешь писать.

– Аа? – Он хотел спросить чем.

– Будет! – воскликнул князь. – Чаша есть?

Ее не было. Пришлось бежать за ней к литовцам.

– Спят? – спросил князь, доставая нож.

– Спят!

Он срезал ветку, заострил конец, а затем разрезал руку и кровь слил в чашу.

– Пиши! – приказал он Захару.

Крови Пожарского не хватило. Порезал руку Кобыла, потом и Захар. Но письмо было переснято! Разогрев печать, поставили ее на место, и Захар вернул шкатулку в карету. Под утро первым проснулся посол. Он понял, что произошло что-то такое непонятное. Он сразу заволновался о шкатулке. Но она была на месте. Остальное его не интересовало.

Вернувшись в Москву, рубаху, исписанную кровью, к великому князю отнес Кобыла. Так распорядился Пожарский. Когда написанное прочитали, то узнали великую тайну: Литва и Орда объединяются против Московии! Великий князь, узнав эту страшную новость, поблагодарил боярина, сказав:

– Не зря, ой не зря я те послал. Вишь, что привез.

Кобыла хотел было пояснить, что не он все это придумал, а Пожарский, который к тому же спас его из темницы. Но великий князь или куда торопился, или, услышав эту мерзкую новость, не захотел больше никого слушать, сказал:

– В другой раз.

Так и ушел удрученный Кобыла, оставив желание все же при удобном случае рассказать о заслуге его друга. А Дмитрий, глянув еще раз на писанину, приказал сжечь рубаху и запретил что-либо об этом говорить. Враг должен оставаться в неведении.

Вернувшийся от князя Кобыла рассказал о встрече с великим князем и посетовал, что князь не позволил ему рассказать о великом поступке его друга. Пожарский махнул рукой:

– Я думаю, и ты бы поступил так же. А дальше, как говорит казацкая мудрость, – что Бог пошлет.

– Да! – Лицо Кобылы сияло. – Андрей, – обратился он к князю, – а как это произошло, что они все уснули?

Князь понял, что Кобыла не все знает, усмехнулся и рассказал:

– Когда я узнал от Ютона, что ты в беде, взял с собой порошок, который мне изготовил когда-то дед, мой лекарь. Щепотку порошка проглотишь и спишь как сурок. Когда встретились с литовцами и поняли, что это посольство, решили завладеть грамотой, а что она у них была, сомнения не было. Напасть – силенок не хватало. Да и те, узнав, что грамота у нас, заключат новый договор, а о нем мы не будем знать. Вот я и решил использовать это зелье. Думаю: получится или нет. Получилось. А Захар придумал заложить его в… гуся! Так кто тебя бы подпустил к чану.

Кобыла расхохотался.

Узнав о сговоре, который заключили Орда и Литва, князь Дмитрий сильно задумался. Он понимал, Вожская битва показала, что Московия набирает сил, а Орда на глазах слабеет. Об этом говорит и то, что они вынуждены были отказаться от значительной части дани. «И если бы у меня впереди было бы десяток лет мирной жизни, тогда твердо можно было сказать, что Русь окончательно освободится от Орды. Но вот этот договор. Мамай хорошо понимал, если он сейчас Русь не зажмет, в дальнейшем у него уже ничего не получится. Вот и торопится. Может быть, пока Литва не встала на ноги, тряхнуть ее, лишить Мамая союзника?

А не поднимется ли за Литву Пруссия? Сейчас тевтонцы сильны, и они могут объединиться с Литвой. Сильная Русь им не нужна. Что же делать? Может… послать человека к Тохтамышу. Да так, чтобы татары его схватили. Вот он и скажет, что Московия желает заключить союз с ханом Тохтамышем. Мамая напугать? А вдруг тот озлится, да сам заключит мир, чтобы вдвоем одолеть Московию. Неет. Неподходяще. Звать на помощь пруссов? Но те же потребуют отказ от своей веры. Не подходит. Да…Так что делать? Не съездить ли к Сергию? К митрополиту не хочу. Сердце что-то к нему не лежит. Эта странная смерть Митяя… Был бы он, был бы совет. Нет, поеду к Сергию. Хотя он тоже приложил руку. Смотри, как сложилось. Мой дед, дядя, да и отец, как хорошо с митрополитами жили. Они были за одно. Правда, когда дядя захотел третий раз жениться, Алексий был против. И был прав. Ты разведись, а потом решай вопрос с женитьбой. Когда дядька это все сделал, все встало на свое место. И митрополиты были первыми защитниками интересов христианства, а значит, и Руси. А щас? Митрополит меня обходит. Считает себя оскорбленным. Я тоже хорош. Точно не знаю, а приговорил… Да, народец есть у нас дрянненький, сразу шепнули мне на ухо. Да, и с ним надо мириться. Не портить же общее дело. Но вначале поеду к Сергию. На душе что-то не спокойно. Толь к беде какой… Пущай-ка этот святой старец меня надоумит».

Князь выехал, когда росы покрыли землю. Кричали петухи, лаяли собаки, мычали коровы. Кое-где раздавались бабьи крики. На одинокого, просто одетого всадника никто не обращал внимания. Он ехал с ощущением в груди чего-то непонятного: «Да, как все осложнила неожиданная смерть Митяя. Неужели преподобный имеет такую силу и что ему она даст? Уж не чаша ли, о которой раньше говорил мой отец? И что же он не знал о Митяе? Скажет ли ему об этом преподобный». И тут следовал другой вопрос: «Если что-то знал, почему ему не сказал. Ведь он же был его наставником».

Он ехал не спеша, как люди, которым куда-то не очень хотелось попасть. Дорога была пустынна, хотя поднялось солнце, роса незаметно исчезла, как, между прочим, и появилась. А в душе почему-то возникла потребность, кому-то излить свою душу. Тут он ругнул себя: «Надо было взять Бренка. С ним можно было говорить обо всем. Да и умный совет его мог бы помочь. Но не ворочаться же мне!»

За поворотом дороги он вдруг увидел впереди чью-то согбенную фигуру. По тому длинному следу, который оставляли на пыльной дороге его лапти, сразу можно понять шарканье старца. Дмитрий догнал его и приостановил коня.

– Доброго здоровица, мил человек! – приветствовал он старца.

Тот остановился, переложил посох из правой руки в левую и, согнувшись еще сильнее, ответил:

– Доброго здоровица и те.

– Далеко ли шагаешь? – спросил князь.

– Божий путь неисповедим. А пока думаю к божьему человеку притить.

– Уж не к преподобному ли Сергию? – догадался князь.

– К ему, сордешнему, к ему.

– Сам-то новгородец? – продолжал допытываться князь, слезая с коня.

– Не знаю, мил человек. Може, и новогородец, а може, и нет, – ответил старик, продолжая шаркать ногами.

Ведя коня в поводе, князь почему-то заинтересовался дедом и пошел с ним рядом.

– А кого из старых князей помнишь-то?

Старик остановился, оперся на посох и на мгновение задумался. Потом как-то странно посмотрел на незнакомца:

– Ивана помню. Голова у его кудрява была. Брови антиресны, как крылышки у перепела: коротки и вразлет. Нос токой длинный.

Князь хохотнул:

– Брови, как крылышки у перепела.

Смех незнакомца заставил улыбнуться и старца. Отвислые, морщинистые щеки его затряслись вместе с жиденькой бородкой.