Геннадий Прашкевич - Хромой пастух

У них кафтан с кистями, а бубен сделан из кожи такого же, только давно умершего шамана. После смерти с него сдирают кожу и натягивают на деревянную основу. С белых костей соскабливают мясо, сухие кости держат в кожаном мешочке, во время кочевок возят на особых нартах, в упряжке лучшие олени. Когда собираются предпринять что-то важное, зовут шамана, он приходит с кожаным мешочком. Иногда кости в мешочке легкие как пух, а в другое время — тяжелые как свинец. Шаман поднимает мешочек, пробует на вес. Если кости легкие, говорит: делайте. Если кости тяжелые, качает головой: не делайте.

«Хэруллу! Хэруллу!» Раскачивает мешочек с костями.

«Огонь-бабушка, худое будет — в другую сторону отверни. Хорошее будет — к нам поверни».

Подпрыгивает на одной ноге как птица.

«Нашего покойного шамана кости, в нашу сторону смотрите».

Кости бросит — вдруг не может оторвать от земли, такие тяжелые.

«Это нашего покойного шамана кости, что предвещают — страсть!»

«Хэ!» Люди, сидя на земле, слушают.

«Это теперь скоро новый народ встретите».

«Хэ! — дивятся. — Почему новый? Не боимся, даже если так».

«Совсем новый народ придет. Против нового народа ничего острого не направляйте. Духи предупреждают, что конца не будет новому народу — так много. Вся сендуха, как черными пятнами, покроется чужими. Упомянутый народ с заката придет. Старые пепелища обнюхивая ходить будете».

«Каким нравом, какой наружности?»

«Нравом строгие. На вид — у рта мохнатые».

Кутличан такого боялся.

Если чужие придут, как уберечься?

Без чужих хорошо. Пусть комаров много — устраиваем дымокур из сырых кочек. А новый народ придет — с ним как управиться? Олешков сведут, сестер угонят, убьют братьев, стариков бросят в сендухе: старые кому нужны? Мир совсем небольшой. С одной стороны за лесами обрыв в нижний мир, с другой — гора в мир верхний. Бегая по сендухе, внимательно присматривался. Зеленовато-серые лишайники, трава, ветер холодный. Гонял рыжую лису-шахалэ, защищал Корела, рожденного человечьей самкой от деда черного сендушного, медведя. Корел косолапый, весь в волосах, привык к Кутличану, послушно бегал за ним. Черному деду это нравилось. Мохнатый ребенок и Кутличан подружились. Когда впервые сели на земле рядом, дед черный от удовольствия пососал воздух носом. Спросил Корела: «Может, съедим человеческого ребенка?» Корел сказал — нет. Намекал, что деду черному уже хватит. Ты мою мамку съел, намекал, друга не трогай.

Дед черный согласился. А Кутличану сказал: «У тебя сердце мягкое. Ожесточи».

Кутличан удивился: «Как ожесточу?»

Ответил: «Дыханием смерти».

«Страшное говоришь».

«Зато вкусно будет, — показал желтые клыки черный дед сендушный. — Научись убивать — вкусно будет. Слабый никому в сендухе не нужен. Вот ты спасаешь птенцов, а почему не ешь?»

«Пусть вырастут».

«Тогда бегай больше, — помотал головой дед сендушный босоногий. — Мясо ешь больше, жир пластай. Твои кости затвердеть должны. Увидев чужого, ставь копье острием вниз, показывай, что не будешь драться. Тебе рано пока. С мягким сердцем не станешь воином. Жену возьми, заведи детей. Потом пойди и зарежь чужого, ну хоть тунгуса. — Подмигнул благожелательно. — С человеком взрослым — взрослым человеком будь, с ребенком — ребенком, с человеком старым — старым человеком, а с какой старухой — старухой, тогда спокойно будешь жить».

Кутличан спросил: «А придут у рта мохнатые?»

«Осмотрись. Потом убивай».

«А если не осилю?»

«Готовься, тогда осилишь. Много бегай, много прыгай, учись владению копьем, не сиди у теплого очага, учись всему. Чужие обязательно придут, так не бывает, чтобы никто не пришел. Будет чужих как деревьев в лесу. Станет в сендухе так тесно, что у всех мысли перепутаются. Сейчас день за днем бежишь по низким речкам и никого не встретишь, а чужие придут — к чёпке не протолкнешься».

«Откуда такое знаешь?»

«Дружу с чулэни-полутом».

«Хэ! А он откуда такое знает?»

«Дружит с духами», — ответил дед.

И посоветовал пойти на близкий праздник.

На праздник собирались у реки.

Из разных родов ламуты приехали, одулы пришли.

У каждого — красивое. Сары на ногах — красные сапоги из непромокаемой кожи. Шапки-малахаи мохнатые. Ровдужные кафтаны золотисто-коричневого или вовсе серого цвета, опушены по краю мехом нерпы-белька, по подолу вышивка нежным подшейным волосом олешка.

С кафтанов свисали лисьи хвосты, иногда подкрашенные настоем ольхи или тальника. Дальний одул именем Ойче привез березовое дерево для полозьев — на обмен, другой одул именем Энекей — лиственничную серу для заливки трещин в рассохшемся днище челнока. Хвастались блестящим бисером, металлическими подвесками и бляшками. Такое если увидишь, то раз в год.

Дед черный сендушный за холмом-едомой поучал Кутличана.

«На празднике покажи себя. Прыгай и бегай, только сильно тяжелое не бери. — Качал мохнатой головой. — Обижать если будут, не возражай, твои кости еще хрящеватые. Накопятся обиды — вспомнишь».

С Большой Чухочьей явились семьи родственных алайев.

Из алазейского рода широкоплечие эрбетке-омоки и дудки-омоки.

Такие кочуют по плоским берегам Алазеи, хвастают своим шаманом, который от гуся произошел, — оттого весь род прозывается гусиным. А дудки — ламутское слово. Для дудки-омока нет никаких препятствий. Дудки-омоки на легких нартах прошли мир от края до края, бывали в дальних лесах и на ледяном море. Крепкие, как обожженные лиственничные корни. Кто-то сказал, что сендушные люди, которых все знают как тунгусов, тоже иногда называют себя одулами. Дудки-омоки особенно возмутились. Особенно Тебегей возмутился, отец дочери и двух сыновей, старший из которых, как зверь, чувствовал все запахи. Младший ничего такого не чувствовал, а вот старший, учуяв непонятное, мог упасть. Зато по запаху старых костей мог сказать, кого тут убили — чюхчу или долгана.

Кутличан смирно смотрел, но и сам бы полез в драку, скажи при нем какой-нибудь тунгус, что он не тунгус, а одул. Возмутились словами тунгусов и каменные люди, называющие себя ходейджил-омоками. Они пришли со стороны заката, с быстрой гористой реки, поставили урасы в стороне, обнюхивали все что видели, косились на бетильцев, называли их хангаями. Бетильцы терпели. Иногда только говорили: мы — настоящие одулы, мы охотники, охотничий народ. Привезли с собой хромого богатыря — это всем интересно. Хромой с детства богатырь — так его природа изобрела. От своего отца Кутличан знал, что шаман у бетильцев был орлом. Когда выбирали место для рода, шаман-орел сел на ондушу так, что посыпалась с нее хвоя. «Тут сядете», — указал. На шамана рассердились: почему тут? Местность голая, у реки торчат уродливые кривые лиственницы, и все время дуют ветры.