Геннадий Прашкевич - Хромой пастух

Смотрел на пустую сендуху, слушал, как сопит Корел.

Бродячее население сендухи разбросано от лесов до моря.

От края далеких лесов до кромки морских льдов бродят мелкие роды.

Мир маленький, ясный, понятный, буду в нем воином. Заканчивается с одной стороны лесом, с другой — ледяным морем. Никак не заблудишься. С одной стороны обрыв в нижний мир, с другой — гора в мир верхний. Из горы пар выбрасывается, трава не растет. Пойдешь куда, непременно встретишь алайев, они все свои. И шоромбойцев встретишь, и когимэ — эти черные как вороны. К восходу живут ходынцы. Еще дальше — чюхчи. Этих Кутличан вживую не видел, они живут во льдах. Олешки у них попьют морской воды — шерсть станет густой, зимой не мерзнут. Чюхчи здороваются дерзко: «Етти!» — лучше бы не здоровались. Некоторые слабые умом, другие злые. На каждом плече у чюхчи сидят мелкие духи — нехорошо всматриваются в чужих. У алайев или у дудки-омоков, даже у каменных людей — духи мягче. Даже в нижнем мире духи мягче. Ловко ловят олешков, прозрачных как тень, охотятся на рыб и лосей, тихих как тени. Если у духов удачная охота, всем родичам будет хорошо.

А в сторону леса уяганы живут, за ними долганы и кукугиры.

Ой-ой-ой, Кутличан, сказал себе, не ходи совсем к кукугирам. Иди к Тебегею. Возьмешь Ичену луннолицую, будешь жить с родичами дудки-омоками, с родичами алайями, мохнатый Корел рядом. А к уяганам и кукугирам не ходи, копьями закидают. И нымчанов не зови, не верь нымчанам, будь осторожен, Кутличан. Мир маленький, рано или поздно наткнешься на тунгуса, каптакули и фугляды могут тебя увидеть, шелогоны и нангиры вкусное от тебя потребуют, не дашь — сестру съедят. А пойдешь в сторону моря — встретишь любенцев, встретишь чуванцев, называют себя шелагами. Там вечно снег падает, след закрывает. У кромки плотного льда встретишь адяна, он с аппетитом ест нерпу. Вот и весь мир, Кутличан. В этом мире все свои, некоторых всю жизнь не видишь, все равно знаешь: тут они, просто откочевали. Можно, конечно, пойти на закат. Ой-ой-ой, Кутличан. На закате пуягиры, там негидальцы, с глазами маленькими, оранжевыми, как морошка. Вся сендуха открыта людям от горы в верхний мир до обрыва в мир нижний. Зачем шаман говорил: «Это теперь скоро новый народ встретите»? Подпрыгивал на одной ноге как птица, тряс кожаным мешочком: «Это нашего покойного шамана кости, что предвещают?» Сам себе отвечал: «Совсем новых людей предвещают». А каких? Опять подпрыгивал на одной ноге. «Конца не будет новому народу — так много». А откуда? Грозил: «Сендуха, как черными пятнами, чужими покроется. И все будут у рта мохнатые, в бородах».

Мир такой маленький.

В нем так удобно, в нем все свои.

Ну, со стороны нижнего мира иногда выглядывают дети мертвецов, бросают камни в красного полосатого червя — это ничего, это ничему не мешает. Ну, тунгусы иногда приходят пустобородые. А шаман сказал: «Новый народ придет, у рта мохнатые придут. Сендуха как черными пятнами покроется». Вот еще, вот еще, вот еще! Зачем так много? С омоками жить хочу. С алайями живу. Тяжелое поднимал, не сломался. Теперь бегаю быстро, прыгаю высоко. В хорошем мире живу, хорошей пищей питаюсь. Трава под ногой еще не примялась, а я уже поднимаю другую ногу.

«Остановись», — сказал Корел.

На краю холма-едомы лежал красный червь полосатый.

Тяжело, накреняясь лежал. Свился кольцами толще человека, не двигался, но кожа в округлых роговых пластинках вся светилась, как бы мерцала. Насытился, спал крепко. Глаз не видно, да и не хочется смотреть в глаза такому — очень большой. Такого только дети мертвецов не боятся. Что им красный червь? Он живого олешка ест. Он живого человека сосет. Наверное, Мачекана съел, оставил нарты — вон валяются нарты, полозья правда березовые. На обратном пути подберу, деловито решил Кутличан, а мохнатый Корел подошел и просто сел на червя.

«Ты что? Ты что?»

«Теплый», — объяснил Корел.

«Хэ! Вдруг проснется?»

Корел поднял мохнатую голову, сказал: «Возьми копье. Возьми нож».

«Хэ! Что такое задумал?»

«Убьем красного червя».

«Зачем?»

«Вырежу тебе хорошие подошвы для сапог».

«Хэ! Не надо. Не буди червя, зачем?»

«Если проснется — точно не убьешь».

«Пусть спит. Что ты, что ты!»

«Убей, а то пожалеешь», — сказал Корел.

Но понял что-то важное и махнул рукой-лапой.

Неполная луна то исчезала, то появлялась, будто боялась полностью повернуться.

Он разбудит красного червя, думал Кутличан. Корел, сын медведя и человечьей самки, разбудит красного полосатого, потом вырежет из его кожи подошвы для сапог. Или, наоборот, червь победит.

«Солнце-мать, твоим теплом нас согрей».

Ровдужную урасу Тебегея Кутличан узнал издали.

«Солнце-мать, каким бы ни было приходящее зло, в сторону направь».

Подумал: может, зря не убил красного червя? От урасы вон как дымом несет невкусно. Не домашним пахнет — холодной вчерашней гарью. Сразу видно, что даже заглядывать в урасу не нужно: там очаг погас, дымовое отверстие затянуло паутиной. А день назад, потянул носом, тут, может, рыбой кормили, гусиным мясом. Валяется затоптанная в грязь талина, на которой рыбу коптят. На земле порванный малахай, сломанный посох. Красный червь много ест, но никогда без нужды, без дела не безобразничает. Малахай не станет рвать — так, наверное, только тунгусы делают. Даже котел разбили. У дудки-омока отдельный котел был. Тебегей отдельно мясо варил, угощал дочь, сыновья ели. «Куропаток боюсь, — жаловалась пугливая Ичена. — Как взлетят из-под ног — вздрогнешь». У Ичены совсем не было защиты, подумал Кутличан. Тебегея сразу убили, лежит возле урасы. По всему видно, его сразу убили. Не зря дед черный сендушный говорил: даже в маленьком мире без защиты нельзя.

«Солнце-мать, каким бы ни было приходящее зло, в сторону направь».

Не оказалось у Ичены защиты. До прихода тунгусов тут красный червь полз, но Тебегея не тронул, наверное, захотел старого Мачекана и его семью. Может, хорошо, что я не убил червя? К ровдужной урасе Тебегея, наверное, тунгусы пришли. Остроскулые специально пришли. Прямо на имя дудки-омока Тебегея пришли. Теперь он лежит где бросили. Даже красный полосатый червь не бросит вот так человека — съест, а тунгусы бросили. Кукашка на Тебегее разорвана, обломанная стрела торчит из плеча: оперение унесли, теперь не узнаешь, чья стрела. Сына старшего коротким копьем ударили, копье потом тоже вырвали, унесли. Второй сын убежал в болото, его там закололи, как лося. А девушки Ичены нет. Если бы красный червь напал на дудки-омоков, стрел и копий бы не было и девушку бы съел. Красный полосатый червь извивается, крутится, вспыхивает, ест тех, кто нравится. Любой человек, даже самый смелый, сам идет в пасть красного червя, не сопротивляется.