Хуан Франсиско Феррандис - Барселона. Проклятая земля

Элизия угадала, что его тревожит, и ответила после долгого вздоха:

– Мне очень тяжело видеть тебя здесь вместе с женой, но вы можете остаться. – Это согласие далось ей нелегко. – Берта ни в чем не будет нуждаться, когда ты отправишься на границу. А ты – обещай мне вернуться. В Барселоне и так слишком много вдов.

Изембард серьезно кивнул в ответ, и в эту минуту как будто исчезли долгие годы, наполненные жертвами и борьбой за выживание. Влюбленные молча забрались в маленькую кладовку, в которой Гали когда-то запер Элизию, и объятие их было крепким. Они слишком давно любили друг друга, чтобы соприкасаться только взглядами. Элизия наконец-то дала волю слезам.

– Как могли мы быть такими слепыми, Изембард?

А ему хотелось только держать ее и не отпускать. Элизия слышала, как колотится его сердце. Он провел языком по ее губам. Они целовались долго и страстно, и первой отстранилась она.

– Элизия, я…

– Не говори ничего. – Женщина плакала от радости встречи с возлюбленным и от боли – удержать его она не могла. – Сделай ее такой же счастливой, какой ты мог сделать меня, Изембард.

Она погладила его бороду цвета темного золота и вышла из кладовки. В тот день за всю работу в «Миракле» пришлось отвечать Гальдерику.

Изембард простился с женой и отправился в епископский зал, стараясь не поддаваться нахлынувшим чувствам. Ноги его много лет не ступали по улицам Барселоны. Город выглядел более оживленным, среди огородов появились новые дома, но рынок оставался таким же маленьким и бедным. Изембард вспоминал, сколько заросших дорог и троп встретились ему по пути в Барселону. Графство снова начинало дробиться на не связанные между собой деревни, монастыри и хутора, что подрывало торговлю и затрудняло перемещение войск в случае набега – вот в чем состояла слабость их обороны. На площади Изембарда дожидался другой воин, почти на десять лет старше.

– Капитан Изембард из Тенеса! – радостно крикнул Ориоль. Старые товарищи крепко обнялись. – Боже мой! Как бы гордился тобою Гисанд!

Ориоль сильно полысел, но сохранил былую стать и крепость.

– Как обстоят дела? – спросил Изембард по дороге к собору.

– Епископ тебе все расскажет. Граница превратилась в гнездо разбойников, которые кормятся грабежом, а Дрого их покрывает. После того, что сделала с ним Ротель, он как с цепи сорвался.

Изембард промолчал. Разговоры о сестре приносили ему только боль. К тому же за ее голову была назначена награда.

Новый собор был самым заметным зданием в Барселоне. Впечатление от строгости остроконечного фасада усиливалось элегантностью портика с аркой из черных и белых камней. С краю пристроили башенку пониже, с четырьмя проемами для колоколов, пока еще не отлитых. Ориоль провел Изембарда внутрь. Старую вестготскую базилику разобрали камень за камнем, а римские плиты языческих времен использовали для возведения новой. Изнутри помещение уже приняло свой окончательный вид. Вошедшего поражала грандиозность трех полукруглых сводов, центральный из которых был выше и шире боковых – их поддерживали ряды узорных арок. Пол был выложен массивными плитами, многие из которых когда-то лежали на Августовой дороге. Собор был гордостью всех горожан, но в первую очередь – Фродоина.

Здание до сих пор стояло в лесах, повсюду громоздился строительный мусор. Мастера и подмастерья заделывали щели раствором. Здесь никто не орал, никто не пел скабрезных песенок. От незавершенного собора уже веяло святостью. А самые важные работы производились в апсиде. Там оставался незаделанный проем, сквозь него свет лился прямо на алтарь.

Хотя поначалу горожане противились затее епископа, новая базилика Санта-Крус символизировала будущее. Когда в Барселоне переставали чеканить монету, строительные леса пустели одновременно с рынком. В каждом кирпиче, в каждом камне бился пульс Барселоны, и в недобрый час стены собора служили прибежищем для всех, как было в день битвы при Осоне. С начала строительства прошло четырнадцать лет, собор еще не был освящен, но он уже являлся средоточием религиозной жизни барселонцев, хотя и мосарабский ритуал до сих пор держался крепко.

А потом они вошли в епископский зал с его мягким светом, падающим сквозь узкие окна. По залу расхаживали каноники и диаконы, негромко переговариваясь между собой. Сам Фродоин в задумчивости стоял за мраморной кафедрой, отгороженной от зала стеночкой. Епископу было тридцать девять лет, и Изембарду он напомнил государя, придавленного грузом забот. Рядом с ним стояли верные Жорди и Сервусдеи – старику уже перевалило за семьдесят и долгое путешествие из Понтиона отняло у него много сил.

Возвращение в Барселону заставило Изембарда воочию лицезреть течение лет. Элизия верно сказала: они стареют. Еще теплились угольки надежды, которая вела их в Коронованный город, но наивность покинула их где-то на пути.

Фродоин был рад увидеть капитана королевской scara . Курчавые волосы прелата окрасились серым, взгляд сделался глубже, темнее и мудрее. Он встречался с Изембардом год назад, на другой ассамблее в Аттиньи, где снова обличал самоуправство Тирса и особенно Байо – последний сам себя объявил епископом Таррасы, назначал новых священников и присваивал епархиальные земли. В тот раз Фродоин добился своего. Он получил право покарать самозванца – если нужно, то и с применением силы, но проблему невозможно было решить без поддержки маркграфа.

Новая встреча с Изембардом и его заставила задуматься о пролетевшем времени. Рыцарь поцеловал епископское кольцо, а Фродоин сам шагнул ему навстречу и обнял.

– Я не привел своих солдат. Бозон и Бернат из Готии оказались хитрее.

Глаза епископа сверкнули.

– Но ты прибыл в качестве missus dominicus . Ты не подчиняешься маркграфу.

– Полагаю, именно этого вы и хотели, Фродоин. Я прибыл сюда без епископа Бургского.

– Престарелый Вольфадус вряд ли бы согласился покинуть свой дворец. – Фродоин коротко хохотнул. – Он давно жалуется на нездоровье. Ничего другого я и не ожидал.

– Король может осердиться, – заметил прозорливый Сервусдеи. – Отсутствие Вольфадуса ему не понравится.

– Когда он узнает, будет уже поздно. Он думает только об императорской диадеме.

Из глубины зала появилась Года, как всегда одетая в черное. Возраст ее подходил к пятидесяти, коса под платком поседела. В отличие от придворных дам она не скрывала приметы времени. Годы ее зрелой прелести миновали, но ореол таинственности окружал ее, как и прежде. Вдова Нантигиса, изгнанная из города Дрого де Борром, возродилась к жизни и стала самой влиятельной женщиной в Барселоне, на нее молились десятки семей, которые она вытащила из нищеты.