Хуан Франсиско Феррандис - Барселона. Проклятая земля

– Вы ее найдете, мой господин, – прошептал Астральд, пробравшийся сквозь толпу. – Укрепитесь верой, как веровал учитель.

Упоминание о Сервусдеи вызвало в памяти Фродоина их давний разговор об inventio реликвий. В большинстве преданий найти их удавалось не церковникам, а людям простого звания – пастухам или крестьянам. «Sensus fidelium [59] Разумение верующего ( лат .). достигает благодати», – сказал тогда Сервусдеи. Так что лучше будет позабыть о гимне Кирика и других старинных документах. Главное – это молиться и верить. Только так можно успокоить город перед лицом общей опасности.

Фродоин был далек от уныния, которое охватило всю его курию. Он объявил в городе трехдневный пост и обязательные молитвы для мужчин и женщин всех званий, включая и детей, в домах или в церквях. Собор будет открыт и днем и ночью, чтобы прихожане жгли свечи и беспрерывно пели гимны и псалмы.

Поняв, что время интриг миновало, что и сам он может только молиться, Фродоин впервые почувствовал себя епископом.

Изембард спешно вывел солдат, охранявших крепость Тенес, на поле возле маленькой деревушки с названием Санта-Колома – ее жители, дети северных переселенцев, свято чтили мученицу из бургундского города Санс. Капитан печально смотрел, как крестьяне бегут из деревни, унося детей и рабочие инструменты. Они оставляли на произвол судьбы совсем молодые оливы и виноградники – сарацины опустошили эту местность не так давно, в 861 году.

От лагеря Изембарда до Барселоны по Августовой дороге было всего несколько миль, а к его войску успело присоединиться немало пограничных отрядов, хотя до большинства застав призыв капитана даже не дошел, а тем, кто получил весть от Изембарда, предстояло еще много дней пути к месту сбора. Из Тенеса Изембард отправил голубку и в Уржель, но прошло уже два дня, а ответа он не получил. Гифре в первую очередь был занят охраной собственных графств, которые тоже воспротивились мятежнику Бернату.

Разведчики сообщали, что силы маркграфа – около двух тысяч солдат – появятся на дороге на рассвете следующего дня. Под началом Изембарда собралось всего четыреста пехотинцев и восемьсот всадников.

Ориоль привез подписанный Фродоином mandatus [60] Поручение ( лат .). и рассказал Изембарду о последних событиях в Барселоне. Фродоин провел без сна двое суток в церкви у моря, моля о божественном знаке, который позволит отыскать останки святой Эулалии, не открывшиеся архиепископу Сигебуту. Глубокое почтение к мученице во всем христианском мире могло бы изменить соотношение сил, но пока что барселонцы располагали только старинными преданиями, которые успели смешаться с другими, доходившими из далекой Мериды. Быть может, кости Эулалии погребли вовсе не в Барселоне.

Изембард с Ориолем мрачно обходили лагерь.

– Ориоль, войско разваливается на глазах. Наши солдаты думают, что хранить верность мертвому королю, когда жив маркграф, – это самоубийство. Отряды Берната нас растопчут.

– С границы сюда движутся сотни людей. Тебе нужно всего лишь несколько дней. Граф Гифре нас не оставит, я уверен.

– Ориоль, я ведь уже много лет воюю. Мы оба знаем: чтобы сражаться, нужна причина – честь, вассальная присяга, восстановление справедливости, мщение, власть или богатство… Но те, кто откликнулся на мой призыв, сделали это только ради уважения и верности своему капитану, поэтому сейчас мне нечего им предложить. Не обладая победным духом, мы заранее обречены на поражение.

– Ты должен вести переговоры от имени епископа. Теперь ты получил все полномочия.

– Я просил об этом статусе, чтобы подбодрить моих людей. Нам-то с тобой понятно, что маркграф не раздумывая насадит мою голову на пику. Есть новости из Франции – как там разворачивается восстание?

– Дом Бозонидов и другие участники альянса заставляют мятеж расползаться, как масляное пятно. И все-таки Гильемиды продолжают сопротивляться на своих землях, за них стоят и их вассалы. Уже выезжая из Барселоны, я узнал, что прилетела голубка с посланием для Фродоина: архиепископ Гинкмар находится в Реймсе, он объявил о верности королевскому наследнику Людовику Заике. Гинкмар намерен встретиться с Гуго Аббатом, маркграфом Нейстрии, который всегда выступал на стороне короны; архиепископ будет убеждать Гуго выйти из альянса. Такой шаг уравнял бы силы соперников. Однако Гинкмар нуждается в каком-нибудь небесном ручательстве, подтверждающем законность притязаний наследника.

– И тут на сцену выходит Фродоин со своим inventio , – добавил Изембард, вспомнив о письме, которое старик отправил из монастыря Монмажур.

– Наше положение заметно улучшилось бы, если бы мощи нашли до того, как Барселона падет к ногам Берната из Готии, однако Сигебут уже потерпел поражение, и никто не верит, что получится у Фродоина; он один верит в свою удачу, а посему просит тебя дать ему еще немного времени: задержи маркграфа.

– Как там моя жена? – уныло спросил Изембард. – Я не должен был привозить ее с собой.

– Напугана, как и все.

– Да хранит нас Бог. – Рыцарь окинул взглядом местность, которую выбрал, чтобы дать отпор Бернату. Это было неровное пространство, прорезанное глубокими ручьями и каменистыми оврагами, поля перемежались рощами. – Возвращайся в Барселону, капитан Ориоль. Передай Фродоину, что он получит время.

Когда стемнело, Фродоин поручил провести очередную вигилию своему верному Жорди, а сам, не опуская головы, через толпу двинулся к дверям маленького храма Санта-Мариа. Оставив позади шепот молитв и лес зажженных свечей, Фродоин вышел на берег – туда, где несколько дней назад в полнейшем отчаянии стоял архиепископ Сигебут. Фродоин чувствовал в настроении своей паствы столько же усталости и маловерия, сколько накопилось и в нем самом, и он нуждался в глотке свежего воздуха.

Укутавшись темнотой, Фродоин уронил свой посох на песок. А потом не глядя сбросил митру, распятие и тяжелую золотую цепь. Он вошел в воду в льняной нательной рубашке. Фродоину было страшно. Он не умел плавать и боялся, что волны увлекут его в открытое море, но отчаяние священника было столь велико, что он опустился на колени и зарыдал. Он зашел слишком далеко. Его просили только лишь уравновесить власть графа Барселонского и искоренить в епархии мосарабский ритуал.

Гордыня и любовь к Годе привели его на этот берег, но любимой женщины рядом с ним уже не было. Фродоину было так же страшно, как шестнадцать лет назад в Реймсе, когда он дал согласие отправиться в эту проклятую землю. Теперь священник знал, что Господь над ним насмеялся: он не избран для величия и не ему предназначено отвести тьму от Испанской марки. Он всего-навсего мужчина, и сейчас он одинок как никогда. Быть может, ему следовало принять от Гинкмара отлучение, вместо того чтобы обещать то, чего он не в силах выполнить.