Хуан Франсиско Феррандис - Барселона. Проклятая земля

Фродоин намочил голову, чтобы мысли его наконец прояснились. Эти ночные бдения тоже ничего не изменят. Он не человек веры, а человек действия, решил про себя прелат. А теперь он не знает, что еще можно сделать.

– Все было напрасно, Господи.

Из темноты за ним наблюдала темная фигура в шерстяном платке. Женщина увидела, как епископ повалился в воду, и зашагала в сторону города.

В ту ночь часовые у Новых ворот получили приказ выпускать горожан наружу: Барселона помогала поискам реликвии своими молитвами. Многие аристократки приняли участие в вигилии в церкви у моря, а их рабы ходили в город и обратно, исполняя поручения.

Та самая тень, которая наблюдала за плачущим епископом на берегу, теперь постучала в дверь дворца Годы. Раб без задержки предупредил свою domina .

– Элизия, с тобой все в порядке? – спросила дама, озабоченно глядя на перебинтованную руку.

– Я была в церкви, – без тени улыбки отозвалась хозяйка постоялого двора.

Года нахмурилась и посторонилась, пропуская ночную гостью в дверь. Они прошли через сад и спустились в подземный храм. Там женщины молча зажгли свечи перед алтарем Матери.

– Руку изувечили мне, а кипишь от ярости ты.

– А если бы рука не выздоровела? Проклятый епископ!

– Но она выздоровела! Ты любишь Фродоина?

Года отвела взгляд. Она дважды была замужем, а в молодости имела даже больше любовников, чем числили за ней городские сплетники, но ее связь с Фродоином с самого начала коренилась не только на влечении плоти. Время шло, сладострастие значило для них все меньше, но их близость только укрепилась, потому что в основании ее лежала общая мечта.

– Он думает, что делает все ради своей епархии, но на самом деле он делает все ради тебя, Года.

– Фродоин ничего не делает, если это не ради него самого, – сухо ответила дама.

– Твоя правда, он воспользовался судом надо мной, чтобы склонить в свою пользу мнение совета, но тут он ничем не отличается от тебя. Ты тоже рисковала жизнью рыбаков ради поисков соляной горы. Вы оба таковы: берете на себя смелость решать за нас и рискуете людьми, не спрашивая их согласия.

– Чего ты хочешь, Элизия? – не на шутку рассердилась Года. – Чтобы я пошла его утешать? Слишком поздно.

– Нет. Я хочу, чтобы душа Барселоны заговорила. Он нуждается в тебе. Я много раз видела, как ты оставляешь Дары в церкви Санта-Мариа, а сейчас ты страдаешь из-за разрушений, которым подвергается этот храм. Я тебя хорошо знаю, я уверена, что тебе известно такое, что не известно больше никому. – Года продолжала упрямо молчать, и тогда Элизия протянула к ней свою израненную руку. – Тогда получается, все это было напрасно, Года.

И тотчас вышла из святилища, оставив хозяйку с грузом одиноких мыслей.

Еще не рассвело, когда Феликс, слуга Годы, появился в церкви у моря и прошептал на ухо Фродоину послание от своей госпожи. Епископ не раздумывая вернулся в город. Он вспоминал фреску святой Эулалии в соборе и настойчивость Годы, непременно желавшей видеть на заднем плане этот скромный храм на песчаном пляже. Сердце священника трепетало, когда он спускался в крипту старинной вестготской церкви, что возле графского дворца.

– Я пришла сюда, потому что об этом попросила Элизия, – холодно произнесла Года, стоящая в центре крипты, спиной к Фродоину.

Священник обошел Году, теперь они стояли лицом к лицу.

– Здесь все началось, здесь все и закончится, – обреченно вздохнул епископ. – Завтра к городу подойдет Бернат из Готии. Мы откроем ворота и падем к его ногам, принимая заслуженное наказание. Я, как главный изменник, получу свое первым, но еще многие разделят со мной эту участь.

– Как ты посмел отправить Элизию на ордалию? – Года не удержалась от крика.

От этой вспышки гнева епископу стало даже легче. Теперь он видел перед собой ту женщину, которую любил.

– Ты говоришь так, потому что любишь Элизию как сестру. Но ты знаешь, почему я так поступил. Знаешь, как никто другой. Только Господь мог изменить ее участь!

Года ответила епископу пощечиной, он снес удар молча, понимая, что так она быстрее перестанет гневаться.

– Почему на фреске со святой Эулалией должна была оказаться церковь Санта-Мариа? – спросил Фродоин исподлобья. – Ее останки действительно там?

Года отвела глаза. Ее снова спрашивают о том же самом. Душа Барселоны ждала совета от своих предков, но древние могилы оставались холодны и немы.

– Я поклялась своей матери сохранить ото всех несколько тайн этого города.

– А если эти тайны спасут Барселону? Что бы сказали твои предки? Зачем хранить древние воспоминания народа, если не для того, чтобы защищать и оберегать этот народ? – В глазах Фродоина блеснули слезы. – Почему, Года? Почему ты не соблюдаешь наш договор?

– Тебе ли этого не знать, епископ? Я никому не открывала свое сердце так, как открыла его перед тобой. Тебе ли не знать, что моя семья желала сохранить эту тайну навечно!

Фродоин в раздумье наморщил лоб и тут же понимающе кивнул:

– Святая Эулалия была не только христианской мученицей, ведь так? – Он рассуждал вслух, одновременно постигая сокровенный смысл. – Сервусдеи об этом говорил! Голубка, слетающая с ее губ, – это священная птица Венеры, «дар влюбленных». А для всего города это символ плодородия!

– Несколько веков назад культ мученицы добавился к более древнему верованию, как нередко случалось с христианскими святыми. Если произойдет inventio ее мощей, старинному поклонению придет конец. – В глазах ее появился страх. – Я поклялась этого не допустить!

Фродоин содрогнулся. Теперь он понял, почему Года – это душа Барселоны. Он держал ее руки в своих, гладил и не отпускал. Душа ее рвалась на части.

– Послушай, Года, – заговорил священник. Взгляд его полнился болью. – Ты стоишь перед страшным выбором, как было и со мной в ту ночь, когда ты ушла с Бернатом. Только ты способна наполнить смыслом все, ради чего мы жили эти годы. Барселона – в твоих руках, но и цена тоже высока: быть может, чтобы на свет появилась одна традиция, другая должна погибнуть.

Года молчала. Епископ повернулся к лестнице. Фродоин не собирался ее понуждать, он слишком сильно ее любил. Епископ Барселонский впервые в жизни отступил.

Изембард почти не сомкнул глаз. Кто-то заглянул к нему в палатку, но тут же убежал, заметив, что рыцарь приподнялся на одеяле. Лагерь кишел предателями. К рассвету почти сто человек дезертировали, а оставшиеся совсем пали духом.

Капитан собрал на совет Арманни, Гарлеу, Маиора и Айрадо. Накануне командиры разметили камнями на поле позицию каждой фаланги пехотинцев. Пехоте предстояло устраивать неожиданные вылазки и укрываться в лесу прежде, чем их настигнет кавалерия Берната. Если им удастся посеять сумятицу в рядах противника, продвижение маркграфа к Барселоне захлебнется. Остальное будет зависеть от Фродоина.