Хуан Франсиско Феррандис - Барселона. Проклятая земля

– Мы будем по тебе скучать, Элизия.

– А по Гали? – Ей было больно, что ее жених вызывает одну только неприязнь.

– Элизия, ты не наивная девушка. Ты похожа на своего деда, так что держись начеку и приглядывай за ним, – предупредил Отерио, подменяя собой покойного Ламбера. Он дожидался, пока ком в горле позволит говорить дальше, а сам держал Элизию за руки. Это не были руки знатной девицы: их красоту портили следы ожогов и плохо зарубцевавшиеся шрамы. Несмотря на ангельскую внешность, Элизия была человеком, закалившимся в тяжелом труде. – И если придется кусаться – кусайся!

Когда прекратились дожди, Отерио, как полноправный хозяин, предоставил Элизии свободу, чтобы она могла покинуть постоялый двор вместе с самодовольным Гали. Молодые люди обвенчались холодным утром в маленькой церквушке Сен-Жак, теперь им предстояло вместе с двумя знакомыми торговцами отправиться в Нарбонну, где Фродоин собирал своих колонов. На зов епископа приходили целые семьи из разных городов – люди, которым было почти нечего терять в этом рискованном предприятии.

Обряд совершал священник, проводивший больше времени в таверне, нежели в своей церкви; он не сдержал слез, увидев, как прекрасна невеста в черном полотняном платье и белой вуали – и то и другое ей дала жена Отерио. Элизия уезжала, чтобы никогда больше не возвращаться, и прощание в гостинице тоже не обошлось без слез. Слуги дарили новобрачной одеяла, соленое мясо, ковриги белого хлеба. Отерио с семьей вручили ей пригоршню серебряных оболов и два теплых плаща, чтобы беречься от превратностей трудного путешествия. Осень только еще начиналась, но холода уже ощутимо давали о себе знать. Гали расхаживал довольный, как петух, губы его, как обычно, расплывались в обольстительной улыбке. Он получил от Элизии то, чего добивался. А Элизия собирала слезы расставания и как могла крепко обнимала остающихся. Иссякли предупреждения и доводы, которыми супругов убеждали отказаться от путешествия в темную Барселону. Оставалось только молить Бога, чтобы Он оберегал путников.

Когда утренняя дымка рассеялась, они присоединились к каравану повозок, с трудом продвигавшихся по осклизлой дороге. Элизия и Гали шли пешком, и все собравшиеся на постоялом дворе с грустью наблюдали, как девушка перебрасывается шутками уже с новыми попутчиками.

– Я принял самое дурное решение в моей жизни, – мрачно процедил Отерио.

Адовира, на которую с этого дня были возложены обязанности кухарки, утерла слезы и объявила:

– Куда бы она ни поехала, ее везде будут любить так же, как и здесь.

Караван миновал деревянный мост через реку Од, вздувшуюся от дождей. Элизия помахала рукой с того берега.

Гого, который был лучшим другом Ламбера на постоялом дворе, подошел к Отерио. Их отношения тоже не были похожи на отношения хозяина и серва, Гого мог себе позволить говорить начистоту.

– Гали добивался этого с тех самых пор, когда узнал про отряд епископа Барселонского. Не могу отделаться от мысли, что падение Ламбера оказалось для него уж слишком своевременным.

Отерио и без того был придавлен грузом вины, ему не хотелось отягощать себя еще и этим подозрением.

– Гого, сеять в Элизии сомнения – это только лишний раз ее мучить. Она уже пролила достаточно слез.

– Она никогда не рассталась бы с дедом, даже ради Гали.

Отерио вздрогнул и отвел глаза:

– Мы никогда не узнаем правды, да и она, надеюсь, тоже. Я знаю, Гого, так для нее будет лучше. По крайней мере, надеюсь, ради памяти Ламбера! И хотя Элизия еще почти что девочка, осторожности ей не занимать. И да хранит ее Господь.

Рожденным от земли удалось выжить, и монахи, люди суровые и неколебимые в вере, почли это Божьим знамением. Никто не явился за пропавшими детьми, и род Тенесов исчез, как нередко случалось в те неспокойные времена.

В находке одиноких потерянных детей никто не видел ничего странного. Из пяти членов общины трое были в преклонном возрасте, а на винограднике требовались молодые руки. Посему монахи растили детей при монастыре как сервов. Когда у Ротель начнутся менструации, ее выдадут замуж за какого-нибудь деревенского парня – а если девушка почувствует призыв Господа, то поступит в женский монастырь.

Дети, подрастая, держались все время вместе – с той самой ночи, когда их нашли на кладбище, и по мере того как они взрослели и становились выше своих благодетелей, они занимали все больше места в сердцах… сердцах простых монахов. Оба ребенка были светловолосые, вот только у Ротель волосы были как солнечные лучики. Оба они были голубоглазые, вот только у Ротель глаза были ярче и прозрачнее. Рожденные от земли росли похожими друг на друга. И все-таки они были разные. Мальчик, который был чуть постарше, сохранил смутное воспоминание об отце, вносящем в замок новорожденную девочку, завернутую в одеяло. А мать тогда закрылась в своих покоях и плакала. Девочка была внебрачной дочерью рыцаря Изембарда из Тенеса.

Изембард в свободные минуты играл с деревянными мечами и тренировал меткость стрельбой из самодельного лука, но единственной его соперницей выступала дремотная скука молитв, на которых детям полагалось присутствовать. Любопытная Ротель любила в одиночку побродить по лесу; возвращалась она в сумерках и никогда не рассказывала, где была и что видела. Постепенно старшие даже перестали ее расспрашивать. Все помнили, что когда-то волки вылизали ей спину, и старый брат Райнарт до самой смерти утверждал, что она особенное существо, более соединенное с природой, нежели с людьми.

Девочка, будучи еще совсем крошкой, пасла овец, и не было случая, чтобы животные от нее убегали. Ротель ничего не боялась; порой она возвращалась в монастырь с зайчонком на руках и потом заботливо его выхаживала. А когда ей было тринадцать, ее независимый нрав окончательно сформировался в те три дня, что она провела в одиночестве, заблудившись во время снежной бури. Когда девочку отыскали в пещере, она была спокойна, цела и невредима. Ротель сидела, закутавшись в меховой плащ, вид которого показался монахам смутно знакомым; братья решили спалить этот плащ, но Ротель убедила их его сохранить. Она так и не рассказала, что с нею произошло, однако с этих пор часто улыбалась, глядя на лес, как будто природа нашептывала ей свои секреты.

Кровотечения начались у Ротель в положенный срок, но время поумерило религиозное рвение монахов, и они позабыли, что с девушкой пора расставаться. Санта-Афра стояла в одном дне пути от ближайшей деревни, так что мало кто из крестьян заглядывал в их обитель. Пилигримы тоже приходили нечасто. И все равно монахи выстроили для Ротель каменную хижину вдали от монастыря, близ виноградников, поскольку настоятелю Адальдусу сплетни были не нужны. Все в общине относились к Ротель как к дочери, к тому же она работала не покладая рук, а монахи были уже не в том возрасте, чтобы маяться искушениями плоти. Худенькая девочка постепенно превращалась в девушку необыкновенной, странной красоты. Только в монастыре она проявляла теплые чувства, только с монахами она весело смеялась, нарушая покой Санта-Афры, к неудовольствию настоятеля Адальдуса. Однако за пределами монастыря Ротель вела себя крайне замкнуто. В этом она была полной противоположностью своему брату, весельчаку Изембарду, по которому вздыхали все деревенские девицы.