Андрей Шайкин - Крестьянские мемуары

И вот наши снова подошли поближе, и пленных снова эвакуировали на запад. Оказались мы в городе Люблине, в самом кровавом лагере, его весь мир знает – Майданек. Тут был крематорий, стояло несколько больших котлов-печей. Построят пленных вдоль стены и тянут к котлах электричеством. В котлах растопляют и что от них останется – отправляют на заводы делать мыло. Вот чего творили немцы! Но нас Бог сберёг. Двое суток нас не сгружали с поезда. Наши прорвали фронт левее Люблина, поэтому нас повезли дальше на границу с Восточной Пруссией, около Литвы, где тоже погибли миллионы пленных. Привезли в лагерь. Как он назывался – не помню. Его строили наши отцы и деды в 1915 году. Недалеко стоял памятник, где немецкого генерала убили. В его честь (каждый пролетавший) немецкий самолет трижды облетал памятник и посадку делал. И так каждый раз. Из этого лагеря нас перегнали недалеко в лагерь Губбинин (Гумбиннен Калининградской области?). Мы здесь работали, часть у бавара (Bauer, нем., – "крестьянин") хлеб на полях убирала, часть рыла противотанковые рвы. А нас, четверых плотников, водили в городишко – расстояние 8 километров – ремонтировать веялки, сортировки и разные другие машины. Из местных в мастерских работали малыши и старики, чехи, австрийцы, были и вывезенные из оккупированных территорий.

И вот ведет нас конвоир, немец, по городу. На углу стоят власовцы, справные, кудрявые, с чубами. Нам говорят: "Переходите во власовскую армию-освободительницу. Мы очень хорошо живем и в новой России будем жить хорошо". А Власов до 1944 года русских не брал в свою армию, говорил: "Они все коммунисты". Принимал казаков, грузин, армян и разные другие нации вроде как "оккупированных" русскими.

Наши опять наступают, и пленных перегоняют километров за 20 в лагерь Елава (Елгава, Латвия). Когда мы шли туда, со мной случился сердечный приступ. Упал и дальше ничего не помню. Потом товарищи рассказали. Подскочили ко мне трое конвоиров, один ударил меня пинком. У них порядок такой: кто упал – добивают. Но за меня заступился наш доктор из Кировограда Иван Федорович. Он сказал конвоирам по-немецки, что у меня сердечный приступ, убивать не надо. Иван Федорович попросил троих товарищей, что посильнее, дотащить меня до остановки. 3 километра они меня несли, а доктор все время шел сзади. Вот и рассуждай, как так получилось? Я упал, а рядом оказался доктор. Всех убивали, а меня не убили. Никогда этот доктор со мной рядом не ходил, а в этот миг оказался со мной. Я все думаю, что меня Бог берёг. Доктор дал мне лекарство, и поутру мне полегчало, я уже сам пошел.

В Елаве (Елгава) на горе находился большой лагерь. Конвойные – палачи: власовцы, полицаи, хуже немцев. Били насмерть. Но недалеко от нашего лагеря, километрах в 30-ти, бои шли ужасные, немец крепко стоял. У него тут был подземный завод, выпускал автомашины, снаряды. Построили этот завод после Первой мировой войны. В то время немцам запрещали строить военные заводы Англия и Франция. Поэтому они строили потаясь (тайно), при помощи пленных, которых задержали незаконно после войны, их было тысяч 200, в том числе и русские. А когда завод построили, всех пленных расстреляли, чтобы никто не знал про этот завод. Наших отцов и дедов побил. Вот какой немец! Он такой, с ним всегда нужна осторожность. Если придется воевать, его нужно уничтожить навсегда. А то воюем, а не добиваем.

Новая эвакуация. 35 тысяч пленных угнали и всех в Балтийском море потопили. Уничтожили, чтобы они не воевали против Германии. Об этом нам рассказали старики-немцы, которые против фашизма. Но мне посчастливилось выжить и на этот раз: за неделю до отправки сверху левой ступни образовался нарыв от простуды, меня и положили в лазарет. Больными, которые могут выздороветь, были заполнены два барака. В остальных лежали кровопоносники (больные холерой? - Ред.), тифозные, туберкулезные, на выздоровление надежды у них не было. А в нашем бараке скрывалось много здоровых, между нами на нарах лежали и санитары. Наш доктор нас научал, как себя вести: "Когда мы зайдем с немецким доктором – все кашляйте. Я ему буду говорить, что тут все туберкулезники, безнадежные, все помрут". И вот как он заходит с немецким врачом, мы все кашляем, немецкий доктор тут же убегал. Благодаря нашим докторам, мы и остались живы, а то бы все пошли на дно в Балтийском море.

Наши войска приблизились, и конвой нас бросил: все разбежались. 3 дня жили мы без конвоя и без еды. Но доктора говорили: "За лагерь не выходите, кругом немецкие войска и власовцы – всех побьют. Терпите". И мы лежали голодные, чуть живые. И вот зашла в лагерь наша разведка. Командовал ею наш майор. Мы выползли из барака и он говорит: "Кто может и как может, товарищи, пробирайтесь километра три до леса. Сюда мы подогнать машины не можем, немец в километре отсюда закрепился, а лагерь на горе. Увидит машины – разобьет сразу".

И стали мы пробираться с горы кто как может. Кто ползком, кто хромой, все голодные, мохрястые (в лохмотьях), заморенные – невозможно на нас глядеть. Ко мне товарищ хромой прилепился, я ему помогаю, один на полозьях двигается – обоих ног нет: тоже хочет жить. Дошли до ворот, а возле майора-разведчика полицай, хотел проскользнуть вместе с больными. Майор его допрашивает, а он: "Я пленных жалел". А пленные говорят: "Он нас не жалел, он кровавый палач". Тогда майор вынул наган, наставил в лоб полицаю и застрелил палача. И сказал: "Гад! Ещё оправдывается, изменник!"

Добрались до леса, тут наши красноармейцы, дают пленным хлеба, сала, колбасу. Трофеев много у немцев забрали. И наших пленных от этого угощения очень много умерло: были заморенные и лишнего поели. В лесу нас стали собирать и сажать на машины. Проехали в тыл километров двадцать, поместили нас в большие сараи. На пол настелили соломы, дали продуктов – мяса, консервов, хлеба, пшена. Сказали, чтобы поменьше ели, а то после плохо будет, мы очень заморены. Приехала контрразведка, особый отдел, для проверки пленных. Расположились около сарая, поставили столы и стали по списку вызывать. Я пропишу про себя. Так и всех допрашивали.

- Шайкин Андрей Васильевич. Какой области?

- Пензенской.

- Когда мобилизован?

- 29 августа 1941 года.

- На каком фронте воевал?

- На Среднем (Юго-Западном), командующий Тимошенко.

- Какого полка?

- 167-го.

- Где и когда попал в плен?

- Около Харькова и Ахтырки, у села Кутильва. В начале 1942 года, когда отступали от Киева.

- Ну, все понятно. А как к вам относились доктора (лагерные)?

- Как братья родные.

И рассказал, как меня доктор спас, когда у меня случился сердечный приступ.

- И другие доктора были очень уважительными к пленным.

- А как к вам относился переводчик Борис?

И я рассказал, что когда мы с Бочкаревым Андреем бежали из плена и нас поймали и посадили в карцер, Борис нас спасал, носил еду, и мы его никогда не должны забывать.