Андрей Шайкин - Крестьянские мемуары

- Понятно. А вот ты не замечал среди вас власовцев и полицаев?

- Я попал в этот лагерь недавно, только 10 дней в нем провел, поэтому ничего не знаю.

Дали мне обувь, я пошел к товарищу, который как раз собрался варить суп.

- Шайкин, сходи за водой.

Сам он был хромой, поэтому не мог идти самостоятельно. Я пошел к водотоку, родничку, зачерпнул и вышел на равнину. Гляжу, 22 человека, под видом пленных, в мохрястых шинелях, в окружении наших автоматчиков. Это были власовцы и полицаи. И я сказал власовцам: "Теперь вот вы сравняйтесь с нами". А конвоир спрашивает: "Что означают твои слова?" И я ему рассказал вкратце, как нас, четырех плотников, вели под конвоем в городишко на работу, а власовцы, хорошо одетые, с чубами, сытыми мордами, стояли на углу и вербовали нас в свою "армию-освободительницу".

- И я вам советую, - сказал я конвоирам, - всех их расстреляйте. Они над нами издевались, как и немцы.

Пришел к товарищу, сварили суп, покушали. Подъехали за нами машины студебеккеры американские и повезли. Километров через 15 остановились. Тут четыре легковые автомашины. Вышел генерал (фамилию забыл): "Здравствуйте, товарищи!" Мы ответили как положено. Он говорит: "Счастливые вы, что остались живы. Но повоюете еще с ним, отомстите врагу за свои муки". Оказывается, нас везли в полк выздоравливающих в его 48-ю Краснознамённую гвардейскую дивизию.

[Здесь и далее Шайкин, по-видимому, иногда ошибается в наименованиях дивизии и армии, в составе которых участвовал в боях. 48-я гв. с.д. в конце войны действовала в направлении на Будапешт и Вену. Скорее всего, Шайкин воевал в составе 8-й гвардейской дивизии 47-й армии].

Привезли нас на место и стали лечить и кормить замечательно. Мы как вырвались из ада фашистского, очень быстро стали поправляться. Нас обмундировали очень хорошо и вновь дали присягу, как положено по закону. Вел присягу майор. Он говорил: "Вам рассказывать про фашиста нечего, вы его узнали хорошо, пострадали от него и помучились. Теперь задача – добить фашиста". Мы сказали: "Добьём и отомстим фашисту за его издевательства".

Стали нас, бывших пленных 520 человек, отправлять на машинах на пополнение 48 (8-й?) дивизии. Она стояла километрах в 20-ти от передовой, в лесу уже дней десять. Слезаем с машин. Выходит из землянки красноармеец:

- Есть кто пензенский?

Я откликнулся.

- Какого района?

- Малосердобинского.

- А я Лопатинского, села Гаревка (Огарёвка?), Гурьев Иван Михайлович.

- А я из Малой Сердобы, Шайкин Андрей Васильевич.

- Пойдем к нам в землянку, взводному скажем – земляки сошлись, он учтет, к нам еще будет добавлять красноармейцев.

Так мне пришлось повидаться с земляком. Я был очень рад. Всё им рассказал, как над нами издевался немец и как много людей от него погибло.

Отдохнули 20 дней и пошли на передовую ночью. Мы – в окопы, другая дивизия – из окопов. Теперь она пойдет отдыхать и пополняться. В это время я очень часто бредил, будто нахожусь в плену. Проснусь – слава Богу, я среди своих и опять на войне и вновь буду сражаться с ненавистным врагом в Восточной Пруссии. Наша задача – отомстить врагу ненавистному за себя и за товарищей, которые погибли в плену, и за мирных жителей, которых он погубил, сжёг. Я воевал в 1941, 1942 годах и в 1944-м – разница большая. В сорок первом у нас было совсем мало оружия. Ни танков, ни самолетов, ни орудий, ни снарядов, ни автоматов – ничего не было. А сейчас – бей (стреляй), не жалей (патронов), даже помирать радостно. Идет в атаку или ползем к его (немецким) окопам, а уже его окопы разбиты танками вдребезги. А наши танки все идут и идут. В начале войны ничего этого не было. И откуда что взялось! И идем мы по Восточной Пруссии!

Лежим как-то в окопах, один красноармеец кричит:

- Фриц, сколько тебе Гитлер пообещал русской земли?

Мы знали, что Гитлер пообещал каждому своему солдату участок русской земли, а мы должны были на него работать. Другой наш солдат кричит в ответ:

- Кто повыше ростом – два метра дадут, а которому и полтора хватит.

Немец молчит. А в сорок первом году он нас дразнил.

Но как-то немец откликнулся:

- Рус, вы же не хотели чужой земли завоевывать, а сами к нам зашли?

Наши отвечают:

- Нам вашей земли и сейчас не надо, у вас земля – одни камни, а у нас – чернозём залуженный.

Нам нужно было добить врага ненавистного в его берлоге, чтобы он на нас больше никогда не нападал. Не добили, не довоевали. Мы очень гуманные.

Пошли дальше в наступление, бои очень сильные, враг сопротивляется. В Восточной Пруссии дома многоэтажные, бойницами на восток. Хочешь пулемет ставь, хочешь – пушку. Вот он как готовился к войне. А наши ушами хлопали. Нас всегда обманывают.

Вырыли мы окопы у лесного клина. Недалеко от меня, человека через четыре, был в окопе белорус. Немец только что отступил. И вот поутру выходят из леса четыре немца, бросили оружие, кричат: "Сдаемся!" Никто из нас навстречу к ним не выходит и взводный боится: может, провокация. И вышел им навстречу белорус, наладил на них автомат и всех перестрелял. Один никак не умрет, дёргается, а он его добивает из автомата и кричит: "Ты хотел русской земли, вот и получай свои два метра!"

Когда белорус пришел, взводный спрашивает: "Почему ты их пострелял, надо было в плен брать, они же сдавались?"

Белорус отвечает:

- Мне их пленными не надо. Они издевались над нашим народом на Волге и у Москвы и Ленинграда, нас в крови топили, уничтожали, а мы пришли к ним – их трогать нельзя, они сдаются. Ты – гуманный, хочешь их кормить блинами? А они у меня в моем дому мать заживо сожгли, и отца, и жену, и дочку. И надо мной в плену издевались полтора года. Если бы ты их взял в плен и погнал в штаб, я бы и тебя застрелил.

Взводный отошел, а солдаты, бывшие пленные, ему говорят:

- Смотри начальству не доложи об этом, а то и тебя, как немцев, убьём, жалельщик!

Через две недели взводный погиб. Убили немцы, а солдаты сказали:

- Вот пожалел немцев и дождался от них смерти.

Взводный мало видел войны, он попал на фронт в 1944 году, потому и жалел немцев.

Гитлер дал приказ: всем гражданским из Восточной Пруссии эвакуироваться, оставаться нельзя – русские всех порежут. Чтобы немцы поверили приказу, Гитлер послал в одно село полицаев-власовцев, одетых в красноармейскую форму. Они всех в селе вырезали и после этого пошла пропаганда: «Вот русские чего делают!» Пустил свою жалобу по всему миру – нам об этом говорили сами немцы, - а сам миллионы людей сжёг. Вот чего фашист делал!

Подошли мы к Кенигсбергу. Бой очень сильный. Не хочет отступать немец, жалко ему терять Восточную Пруссию. Народ гибнет, беженцы. Дошли мы до моря Балтийского, 30 километров осталось до Кенигсберга. Заняли оборону. 136-й полк стали перебрасывать с левого фланга на правый, а тут проходил водоток. Один батальон прошел, второй, а третий остановился напротив нас, на поляне сделал привал: солдаты ружья в козлы и закурили группами. Мы вдвоем пошли за водой к водотоку, нам обоим дали по две баклажки, и идем. А двое молодых солдат чуть в стороне стоят и один очень внимательно на меня смотрит и вдруг окликнул: "Дядя Андрей, вы, что ли? Или я ошибся?" Я ответил, он подбежал ко мне и начал целовать. Пять минут поговорили, но тут команда "подъем!", и он на прощанье сказал: "Если останешься живой, расскажи родным, как мы с тобой увиделись". И я ему то же самое наказал. Он побежал, а сам все оглядывается, руками машет. Это был паренек с Гор (горная часть Малой Сердобы), по-уличному – Задоров (?) Петр. У его отца было прозвище Дедок.