Ефим Черняк - Тайны Франции. Заговоры, интриги, мистификации

Конечно, не стоит переоценивать роль, сыгранную новоявленной «чтицей императрицы», которой, похоже, устроился ловкий авантюрист. Недаром некоторые серьезные исследователи, и среди них Вандаль и Рамбо, отрицали достоверность всей этой истории в целом и утверждали, что д’Эон появился в Петербурге лишь в 1756 году. Напротив, Гайярде, Бутарик, а из авторов новейших работ — А. Франу, А. Кастело не сомневались в ее правдивости. (Намеки на поездку «Лии де Бомон» встречаются в корреспонденции французского дипломата Л’Опиталя и в письме самого Людовика XV от 4 августа 1763 года, адресованном д’Эону.) Миссия Дугласа и д’Эона удалась, конечно, больше всего потому, что у самих руководителей русской политики появились серьезные основания для сближения с Версалем. Вернувшись на короткое время в Париж, д’Эон снова отправился в Петербург уже в качестве секретаря посольства (поверенным в делах стал Дуглас). Д’Эон продолжал некоторое время служить посредником между обоими дворами даже после того, как в 1757 году в Петербург прибыл официальный французский посол маршал де Л’Опиталь. Когда же после ссоры с «Помпадуршей» Конти был заменен другими лицами (Терсье и Моненом), д’Эон получил новые шифры, и переписка не прекращалась.

Еще в молодости д’Эон проявлял склонность к сочинительству и даже написал трактат о доходах, что подало Людовику XV мысль занять будущую «Лию де Бомон» в финансовом ведомстве. Эта склонность, как мы увидим, не пропала у него и в зрелые годы. Не будем останавливаться на тех придворных и дипломатических интригах, в которые был вовлечен в Петербурге д’Эон. Его роль и в них была, вероятно, значительно меньшей, чем он это представляет в своих мемуарах. Именно во время вторичного пребывания в русской столице д’Эон, по его словам, и сумел похитить из самого секретного императорского архива в Петербурге копию «Завещания» Петра 1.

Рассказ об этом выглядит более чем неправдоподобно и рассчитан на большой запас легковерия у читателя. Но еще больше разоблачает д’Эона текст «Завещания». Достаточно самого беглого анализа, чтобы сделать бесспорный вывод: этот документ не исходит и даже не мог исходить от Петра. А вот от д’Эона и его начальников по «секрету короля» он вполне мог исходить! Временами это «Завещание» весьма напоминает ответ на вопросник, который был включен в тайную инструкцию для Дугласа и д’Эона.

Сфабриковал ли «Завещание» сам д’Эон? Во всяком случае оно несомненно было составлено лицом, обладавшим самым приблизительным знанием русской политики. Среди массы нелепостей и очевидных выдумок вкраплены и «планы», действительно отражавшие цели политики царского правительства. Но это мог сделать любой современник, сколько-нибудь знакомый с дипломатической историей первой половины XVIII в. Нет сомнения, что д’Эону было чрезвычайно выгодно похвастать перед Людовиком XV якобы выкраденным в Петергофе документом. А проверить точность снятой копии все равно было невозможно — не обращаться же было Людовику в Петербург с подобной просьбой! Впрочем, тогда французское правительство не придало документу особого значения. Копия эта так и оставалась в архивах, пока не попалась на глаза Лезюру в 1812 году. Тот, решив, вероятно, что не стоит текстуально воспроизводить явно поддельное «Завещание», пересказал его в сокращенном виде. Возможно, что Лезюр так поступил по указанию Наполеона. А потом, при издании тоже в основном подложных «мемуаров» д’Эона, был уже напечатан полный текст фальшивки, откуда она перекочевала в бесчисленные сочинения антирусски настроенных литераторов и журналистов.

Как же сложилась дальнейшая судьба предполагаемого автора (или одного из авторов) фальшивого «Завещания»?

Во время краткого возвращения на военную службу д’Эон дослужился до чина капитана драгунов, но вскоре он возобновил свою карьеру разведчика. В качестве секретаря фран цузского посла в Лондоне герцога Нивернэ д’Эон вновь проявил свои способности. Он сумел незаметно стащить портфель английского заместителя министра иностранных дел Роберта Вуда, когда того радушно принимали во французском посольстве, и скопировать ультиматум, который британский кабинет предполагал направить Франции. Д’Эон пересылал королю разведывательные доклады французского военного инженера де ла Розьера, который обследовал укрепления на Английском побережье. После благополучного завершения этого шпионского предприятия д’Эон получил чин посланника.

Дипломатическая карьера д’Эона, несмотря на его заслуги, шла с большим скрипом. Еще во время одной из поездок в Петербург, являясь одновременно и дипломатом, и тайным агентом короля, д’Эон недолго — между отъездом старого и прибытием нового французского посла — управлял делами посольства и растранжирил большую сумму денег. Новый посол отказался принять расходы секретаря посольства на казенный счет. А к тому же маркиза Помпадур обнаружила, к крайнему негодованию, что д’Эон продолжал поддерживать связи с ее неприятелем принцем Конти. Помимо «Помпадурши», д’Эон успел нажить и множество других врагов.

Как представитель «секрета короля» д’Эон находился в конфликте с французским послом в Англии де Герши и министром иностранных дел герцогом Прасленом, а подчинялся официально впавшему в немилость графу де Бролье. Ни Герши, ни Праслену, ни тем более их покровительнице Помпадур не полагалось знать, что удаленный от двора Бролье теперь заведовал «секретом короля»! А если к этому добавить, что д’Эону поручалось составить планы французского вторжения в Англию как раз накануне окончательного подписания мирного договора (1763 год), то положение даже для такого прожженного авантюриста нельзя назвать слишком простым! Пока Герши не прибыл к месту своего назначения, дело еще как-то шло. Но вскоре после его прибытия начались ссоры между послом и временным поверенным в делах, ставшим теперь снова только секретарем посольства. Д’Эон избрал своего начальника мишенью для оскорбительных острот. После этого неожиданно был доставлен подписанный Прасленом приказ д’Эону вернуться во Францию. Д’Эон не имел ни малейшего желания повиноваться. Праслен ведь не знал, что д’Эон был в Лондоне не просто секретарем посольства, а личным представителем Людовика. Для оправдания своего неповиновения д’Эон сослался на письмо короля. Весьма вероятно, что это письмо было сочинено самой «девицей де Бомон», но, может быть, оно действительно исходило от Людовика XV. Вынужденный под давлением фаворитки и министра выразить немилость своему агенту, который обладал крайне важными секретными бумагами, Людовик мог попытаться в личном письме загладить обиду.