Ефим Черняк - Тайны Франции. Заговоры, интриги, мистификации

Д’Эон не раз делал попытки уклониться от обязательного ношения женского платья (его явно заставляли теперь носить его, чтобы избежать еще более громкого скандала). Когда д’Эон вернулся на некоторое время во Францию и должен был представиться ко двору, он жаловался, что у него нет хороших нарядов. Ему тут же прислали королевскую модистку. Пытался капитан построить и такую, довольно сложную, конструкцию: он, мол, конечно, — кто спорит — женщина, но женщина, которой стал издавна ненавистен собственный пол и поэтому желающая носить мужскую одежду. Однако кавалера даже арестовали в 1779 году за неповиновение и обязали подпиской не надевать драгунский мундир. Впрочем, по словам одной современной газеты, скверно выбритый кавалер «выглядел более чем когда-либо мужчиной теперь, когда он — женщина». Утверждали, что все же пример д’Эона соблазнил немалое число эксцентричных девиц, выражавших желание служить в драгунах.

Бывший разведчик снова вернулся в Лондон. Один из его аристократических друзей заметил:

— Господин д’Эон превратился во вдову самого себя.

Самое любопытное, что и после начала революции, когда прекратилась выплата королевской пенсии, д’Эон остался в женском костюме. Очевидно, он носил его для оригинальности. Жизнь шевалье очень напоминала комедию плаща и шпаги. Теперь он снова стал зарабатывать себе на жизнь шпагой, сделавшись учителем фехтования. Рядом с Кенсингтонским парком была открыта зала, где мадемуазель д’Эон давала уроки обращения с холодным оружием. Полиция склонна была считать шевалье фальшивомонетчиком. Так протекли последние годь этой «кавалерист-девицы» наизнанку.

Склонные придавать большое значение альковным историям буржуазные исследователи пишут, что падению королевской власти в XVIII в. во Франции способствовали две вещи: неверность жившего более чем двести лет назад короля Генриха II своей жене Екатерине Медичи и старческое сластолюбие Людовика XV, на котором покоилось влияние его последней фаворитки мадам Дюбарри. Если бы не эта поздняя привязанность короля, парижским ювелирам Бомеру и Бассанжу не пришло бы в голову создавать ожерелье из невиданных по ценности бриллиантов. А если бы Генрих II не заимел своей любовницей Николь де Савиньи, то не возник бы род, последней представительницей которого была некая Жанна Валуа, родившаяся в 1756 году. Конечно, читателю известно, что королевская власть во Франции пала от куда более серьезных причин — не об этом здесь речь. Но в условиях растущего разложения французского абсолютизма такие, казалось бы, мало относящиеся к делу события подлили масла в огонь, помогли сильно дискредитировать королевскую власть.

Калиостро

Жанна Ламот, именовавшая себя Валуа (т. е. присвоившая фамилию прежней королевской династии), родилась в совершенно разорившейся семье. В детстве мать Жанны заставляла ее нищенствовать. С юношеских лет она сумела приобрести достаточный жизненный опыт по части различных способов добывания денег. В этом занятии усердным помощником оказался ее муж — жандармский офицер, который называл себя графом Ламот. В начале 80-х годов почтенная парочка перекочевала в Париж. Здесь Жанна познакомилась с одним из самых богатых и знатных вельмож, Луи де Роганом, кардиналом Страсбурским. Кардинал в это время был ближайшим другом и покровителем знаменитого графа Калиостро (под этим именем, как выяснилось впоследствии, скрывался итальянец Джузеппе Бальзамо). Калиостро говорил о себе, что родился в неведомой для европейцев Аравии, жил во дворце муфтия Ялахаима, что его самого звали Ахаратом и был он похищенным мусульманами ребенком из знатного христианского рода. Впрочем, как мы увидим, это была еще наиболее правдоподобная версия, имелись и другие, куда более странные. Новый таинственный чародей затмил своей славой даже Сен-Жермена. Калиостро уверял, что познал «универсальную тайну» медицины, позволяющую лечить все болезни, великие секреты древних египетских жрецов и философский камень, обращающий любой металл в золото и дающий бессмертие. Создание искусственных алмазов, чудесное исцеление неизлечимо больных, загадочное знание самых тайных мыслей и намерений своих собеседников — все это было далеко не самое важное и непонятное в сверхъестественных способностях, которыми обладал великий маг. Да и как было не удивляться, когда на своих вечерах Калиостро вызывал перед присутствующими призраки великих людей прошедших веков!

В многочисленных отчетах об этих вечерах подробно рассказывается, кто именно из умерших писателей, философов и государственных деятелей почтил их своим присутствием. Тут были и Монтескье, и Руссо, и Дидро. Бросалось, правда, в глаза, что их ум заметно потускнел со времени их смерти. Ни одному из них не удавалось обронить ни одной свежей мысли.

Однако если имена умерших тщательно фиксировались, то имена живых участников встреч оставались всегда неизвестны.

В «Утрехтской газете» от 2 августа 1787 года помешен рассказ о том, как Калиостро передал одной старой кокетке небольшой флакон с эликсиром молодости, который должен был скинуть ей с плеч целых двадцать пять лет. В отсутствие владелицы флакона содержавшуюся в нем жидкость выпила служанка Софи, которой было тридцать лет от роду. Зрелая женщина разом превратилась в пятилетнюю девочку. Калиостро много смеялся по поводу этого происшествия, но категорически отказался дать престарелой даме еще одну бутылку чудодейственного эликсира. И таких басен о Калиостро ходило великое множество.

Многие трюки Калиостро были прямым плагиатом у пресловутого графа Сен-Жермена. Однажды в Страсбург знаменитый маг, прогуливаясь в роскошном костюме, украшенном огромными бриллиантами, остановился с возгласом изумления перед скульптурой, которая изображала легендарную сиену распятия Иисуса Христа. На вопрос окружавших, что его так удивило, Калиостро небрежно заметил — он не может понять, как художник, который наверняка не видел Христа, достиг такого полнейшего сходства.

— А вы сами были знакомы с Христом?

— Я был с ним в самых дружеских отношениях, — ответил Калиостро. — Сколько раз мы бродили с ним по песчаному, покрытому ракушками берегу Тивериадского озера! У него был бесконечно нежный голос. Но он не хотел меня слушать. Он странствовал вдоль берега моря; он собрал вокруг себя толпу ниших, рыбаков, оборванцев. И он проповедовал. Плохо ему пришлось от этого. — И повернувшись к своему слуге, граф спросил: — Ты помнишь вечер в Иерусалиме, когда распяли Иисуса?