Павел Байдебура - Искры гнева [роман и рассказы]

Вышедшая из хаты старая Васелина хотела броситься к сыну, но так не было принято, и она подходила к нему спокойно, неторопливо.

Поднявшись, Савка кинулся в объятия плачущей от радости матери и начал целовать ей руки, лицо. Васелина поздравила сына со счастливым возвращением и только потом посмотрела, что он привёз домой.

— А это, мама, — сказал, смущаясь, Савка, — дядько Данило, — он хотел сказать "отец", но не осмелился. — Это тот, у которого мы гостили и ковали в кузне тогда, весною, я тебе уже рассказывал…

После этих слов Савка окончательно смутился и, краснея, отвернулся.

— Да мы с тобой, Васелино, — выручая парня, вмешался кузнец, — вместе же бегали на улицу, на первые гулянья. Помнишь?.. — И он учтиво поклонился.

— Как же не помнить? Помню… — радостно проговорила Васелина. — Мы же тогда соседями были.

— Так, может быть, и сейчас будем соседями. Да ещё более близкими, роднее… — лукаво подмигнув, сказал Данило.

— С добрыми людьми, как говорится, худо не бывает, — ответила Веселина. — Ой! Да что ж это мы топчемся здесь, среди двора? Заходите в хату, мои милые, заходите. Приведите себя в порядок с дороги, а я тем временем приготовлю на стол.

Мужчины подкатили в тень к сараю возы, выпрягли волов, пустили пастись на луг лошадей, разгрузили уголь, перенесли в кладовую оружие.

Переодевшись в чистую одежду, Данило и Савка вошли в хату. На пороге, как полагается, их встретила радостно хозяйка Васелина. Она открыла настежь двери и пригласила в небольшую, в два окна, светлицу.

Дубовый, покрытый белой скатертью стол был уже заставлен бутылями с вином, наливками, настоянной на разнотравье водкой, мисками с холодцом, жареными пампушками с чесноком, пирожками с ягодами и капустой, в мисках, на широких тарелках красовались янтарно-красные баклажаны, огурцы, свежие и солёные, будто покрытые изморозью кисти винограда, яблоки, груши и сливы; глиняную солонку окружали золотисто лоснящиеся отборные луковицы, сизые головки и зубки чеснока и всякое огородное зелье; отдельно на деревянном подносе лежали крутобокие зеленокорые и рябокорые арбузы, жёлтые набухшие — треснувшие дыни.

— Здравствуй, матушка! — весело прокричал с порога Гордей Головатый. — Угощаешь?

— Просим, просим дорогого гостя, — откликнулась Васелина и поставила на стол ещё одну миску и ложку.

Переступив порог, Гордей поклонился, поцеловал хозяйку, сел за стол и, приняв от Васелины полную чарку, с укором глянул на молодого хозяина:

— Что ж ты, Савка, такой неосмотрительный. Во двор заехал, а ворота — настежь. Заходи кто хочешь, хоть волк, хоть Саливон.

— А и правда! — охнула Васелина. — Волка, правда, не так страшно, как Саливона. Ведь Кислий лютее зверя. Пойди, сынок, закрой.

— Да я уже похозяйничал, взял на замок и накинул клямку, — сказал Гордей.

За столом завязался непринуждённый разговор. Васелина поделилась с гостями сельскими новостями.

— Когда каменчанский обоз отъехал, — начала она рассказывать, — Кислий ещё долго лютовал, обвиняя Гордея в том, что из-за него обоз его не пошёл на Дон, и угрожал по-своему отблагодарить Гордея. А ещё намекал, что он таки обманул понизовца, что, мол, уголь всё равно достанется ему…

— Обманул, да не совсем, — вставил Головатый. — Вместо угля дулю получил…

— В селе Саливон строит большую кузню, — продолжала Васелина, — а греть её, говорят, будут тем чёрным камнем.

— Нагреет… Нагреет, только ниже спины, — не утерпел снова Гордей.

— А я вам скажу, он таки прыткий, тот Саливон. Богатеет всякими способами: опутывает людей деньгами, спаивает водкой…

— Да будь он неладен, тот Кислий! — выкрикнул Гордей. — Хватит о нём! Давайте, матушка, лучше ещё по чарке.

— Так я сейчас, сейчас угощу медовой…

— Будьте наготове, — предупредил Гордей, когда Васелина вышла в смежную комнату. — Затевается что-то недоброе. Когда ехал сюда, то около корчмы видел Саливона с несколькими вооружёнными верховыми. Так что будьте наготове. Лошадей наших нужно спрятать где-то поблизости.

— Пистоли, ружья — в кладовой, а ножи — в хате, — сказал Савка. — Копи пасутся на лугу, в низине. За вербами их там почти не видать.

Васелина внесла ещё бутыль с вином и тарелки с холодцом, потом — несколько больших рябых арбузов и желтоватых дынь. Но не успела она всё это поставить на стол, как с улицы донеслось угрожающее, требовательное:

— Открывай!.

Затем послышались громкие удары.

— Ну, вот и начинается заваруха, — проговорил Гордей, вставая из-за стола. Он осмотрел пистоли, засунул их по бокам за пояс, накинул на плечи бурку, сдвинул шапку набекрень и направился к выходу. Следом за ним вышли Данило и Савка.

Васелина, держа ложки в руках, стояла побледневшая, ошеломлённая. Потом она бросила ложки на стол и схватила пистоль. В памяти её вдруг пронеслось, как давным-давно, ещё в молодые годы, она и Кузьма, её муж, вместе с соседями отбивались от татар, которые неожиданно заскочили в их село за поживой. "Но то были басурманы, а это ж свои люди… Нет, здесь, наверное, какое-то недоразумение…" — начала успокаивать себя Васелина. Она положила оружие на лавку и выбежала из хаты.

С десяток всадников гарцевали на улице, а несколько человек пеших пытались открыть замкнутые ворота.

— Нажимай сильнее!

— Поддень рычагом!

— Все разом!.. — слышалось подбадривающее, наглое.

Но открыть ворота было не так легко. Окованные железом доски не поддавались ударам брёвен и даже топоров. Тогда нападающие начали ломать ограду. И вскоре, перепрыгивая через поваленный забор, верховые и пешие ворались во двор.

— Берите их, вяжите! — орал вне себя Кислий. — Забирайте скорее возы! — подгонял он наймитов, которые вели ко двору несколько пар волов.

— Стой, чего вопишь?! — крикнул грозно Головатый.

Кислий направил коня на Гордея, выхватил пистоль. Но Головатый выстрелил вверх около самой морды коня, и тот шарахнулся в сторону, стал на дыбы. Саливон качнулся, взмахнул растопыренными руками и свалился на землю. Конь обежал двор и умчался куда-то на луг.

В этот момент появился Михаил Гулый и решительно кинулся на Гордея с ятаганом.

— Стасьо?! — вскрикнул удивлённо и в то же время будто радостно Головатый. — Давай! Подступай!..

Их ятаганы скрестились, зазвенели. Все, кто был во дворе, застыли, наблюдая молча этот поединок. Только Саливон, уже поднявшись с земли, выкрикивал в исступлении:

— Руби его! Руби другую руку! Руби его, негодяя!..

Лёгкий, ловкий Михаил, нападая, словно мотылёк кружил вокруг, казалось, неповоротливого, мешковатого в своих движениях Гордея. Но вскоре он начал сдавать — наскоки его замедлились, мелькание ятагана стало угасать. Гордей, будто избегая боя, отступал — шаг… ещё… ещё… И вдруг, пригнувшись, он мгновенно прыгнул в сторону, затем подался вперёд и вонзил в грудь Михаила свой ятаган.