Павел Байдебура - Искры гнева [роман и рассказы]

На душе должно быть спокойно. Все дни своего пребывания здесь, на этих дикопольских просторах, жил не для себя. С чистой совестью ты расстаёшься с бахмутцами и с этим краем. А путь твой проляжет теперь за Днепр, к родной степной речке Синюхе, к людям, судьба которых тебе также небезразлична.

Внимание Гордея привлекло отдалённое поскрипывание колёс, затем он услышал голоса:

— Гей! Гей!

— Цоб! Цобе!

"Вот и встретились попутчики. Значит, на счастье", — подумал радостно.

Гордей сошёл с могилы, поправил на плечах плащ, подхватил саквы, взял за повод коня и зашагал навстречу чумацкому обозу.

Хрыстя остановила коня, повернула голову и долго провожала взглядом кряжистую фигуру всадника в плаще и смушковой, с заломленным верхом шапке. Всадник, казалось, не ехал, а плыл, и не пушистые, серебристые кисти ковыля и грозди высокого донника расступались перед ним, а набегали навстречу, слегка буруня, зеленовато-ржавые волны. Всадник проехал, и колышущиеся травы поднимаются, выравниваются, и только изредка, местами виднеется всклокоченный след.

Вот он в последний раз раздвинул заросли, свернул за кусты торна, плащ мелькнул, словно чёрные распростёртые крылья, и исчез. Хрысте показалось, будто в этот миг оборвалась какая-то невидимая нить, которая до сих пор тянулась, связывала её со всадником. Сердце сжала щемящая боль: как жаль, что уехал этот молчаливый, мудрый, неразгаданный и ставший очень близким человек.

"Делай, дочка, так, как подсказывает тебе сердце… — зазвучали снова в ушах Хрысти слова Головатого. — И хорошо, что ты болеешь душой о судьбе обездоленных… Будь смелой, мужественной… И пусть тебе, дочкам всегда сопутствует счастье…"

Да, она знает: путь, избранный ею, тяжёлый, опасный. Но она не свернёт с него, не отступит! Нет, ничто её не страшит, не пугает! И она уверена в своих силах.

Хрысте показалось, что на холме, за зеленоватой еловой полосой, снова появилась знакомая фигура. Девушка начала пристально всматриваться туда. Но в вечерней, затянутой мохнатой мглою дали маячили только деревья да кусты, между которыми совсем недавно словно растаял всадник.

— Поехали! — сказала Хрыстя сама себе и, подобрав поводья, направила коня в сторону села Маяки, что едва виднелось за гористыми перекатами.

К Маякам Хрыстя добиралась по-над берегом Северского Донца. Дорога была неровная, извилистая, загромождённая поваленными деревьями. Чтобы обойти колоды дубов, осин и густое сплетение наваленного бурями хвороста, пришлось слезть с коня и вести его в поводу. Зато, кажется, никто не видел, как она въехала в село.

На подворье Скалыги Хрыстю встретила внучка деда Петра Ранка. На приветствие гостьи она молча кивнула головой и залилась слезами. Пошёл только десятый день, как Ганка похоронила деда — единственного родного человека. Хрыстя понимала плачущую девушку, так как у неё и самой случилось большое горе. Три месяца назад умерла её мать. А теперь к этой беде прибавилась и другая, которая гонит её сейчас в неизвестность…

За садом, в конце огорода, где стройная ель широко раскинула ветви, словно оберегая вечный покой Петра Скалыги, виднелся холмик уже присохшей сверху земли.

Хрыстя и Ганка подошли к могиле, склонили головы.

Когда вернулись снова на подворье, Хрыстя присела на крыльцо, а Ганка вышла за ворота и начала пристально всматриваться в сторону изюмской дороги: "Почему так долго нет Захарки? Он ведь должен был возвратиться ещё вчера. Неужели с ним что-нибудь случилось?.."

Узкая, петляющая без конца дорога выбралась из изюмовской лесной чащи в редколесье и потянулась в направлении Тора и Маяков. Захарке была хорошо знакома эта холмистая, песчаная местность. Особенно ему запомнились здесь три бронзовокорые сосны на опушке у дороги. Две узловато-лапастых стоят рядом, они, словно обнявшись, сплелись между собой ветвями, вышли на пригорок и кого-то ждут, караулят. Третья красуется немного в стороне. Стройная, высокая, она стоит на небольшом холмике и прикрывает своими широкими ветвями разросшийся вокруг мелкий зелёный молодняк, будто прячет его от постороннего взгляда. Проезжая здесь, Захарка обычно делает крюк, чтобы не встречаться с этой высокой сосной. Или гонит галопом коня, чтобы скорее промчаться около неё. Сейчас, вспомнив об этом, он усмехнулся. В память его врезалось и, наверное, никогда не забудется то, что случилось с ним здесь, около этих сосен, несколько лет назад…

…Крым и Сиваш остались уже далеко позади. Быстро промчались по голой песчаной равнине. В широкой травянистой пойме реки Конской дали отдохнуть лошадям. Здесь же, на берегу Конской, разбились на несколько отдельных небольших отрядов — чамбулов. Одни должны были двигаться на север, в направлении городков Балаклеи и Изюма, другие, несколько сот всадников, — на восток, к правому берегу речки Кальмиус, на дорогу, которая издавна так и называется "Кальмиусская Сакма". А затем по этой дороге мчаться также на север. На четвёртый день под вечер всем отрядам надлежало собраться в дубовом буераке, между городками Изюмом и Тором. А уже оттуда вместе стремительно перебраться по монастырской переправе через Донец и устремиться к городку Царьборисову [13] Теперь Красный Оскол. , разъехаться по сёлам, хуторам, взять ясырь, всё, что ценное, но лёгкое в дороге, и быстро возвратиться снова к "Кальмиусской Сакме".

Чтобы не задерживаться в пути, по дороге к Северскому Донцу приказано было ничего не трогать и только по возвращении с русской земли хорошо потревожить Изюм, Тор и другие городки и сёла. Захватывать в первую очередь молодых девушек, парней, да и от старших, если они ещё в силе, тоже не отказываться. Такой совет-приказ можно было, конечно, и не давать, все и так хорошо знали: живой товар — самый ценный. Именно за такой добычей они и мчались на Украину, на русские земли.

В чамбуле всем заправляли уже не раз побывавшие в таких налётах-походах мурзы, беи, хет-худы.

Кто вёл весь отряд в ту весну, Закир не знал, он знал лишь своего хет-худа — хозяина, который подбил его и ещё нескольких соседских мальчишек пойти в этот поход на гяуров.

"Вы — глупые ишаки, увальни, — говорил он им пренебрежительно, ехидно усмехаясь. — Вам уже по пятнадцать, шестнадцать. Слава аллаху, вытянулись, вошли в силу. А сидите на шее у родителей, ловите рыбку в море. А она, клятая, не всегда идёт на крючок или в сети. А там, в Урустане, можно поймать вон какие рыбины!.. Неужели вы, тюлени, не знаете, в какой цене на кафском базаре русские красавицы? Эх, вы… Пошли да хорошим уловом!.."

Закир мчался рядом с хозяином на его коне. Шуба, островерхая баранья шапка, тугой боевой лук и колчан со стрелами и ножами были также не его, а хет-худа. За снаряжение и еду Закир должен был делать всё, что ему прикажут: присматривать за лошадьми, оказывать услуги хозяину. Когда приедут на место, в Урустаи, — ловить и вязать гяуров, искать хорошее добро. От всего, что захватят, Закиру — десятая часть. А если он покажет себя умелым, ловким, то, возможно, в награду останется ему и тот каурый конь, на котором он едет.