Анна Алматинская - Гнёт. Книга вторая. В битве великой

Когда площадь опустела, Кверис сказал капитану:

— Немедля следует послать эстафету, чтобы опередить кляузу бека.

— Несомненно, Дотхо пустит в ход все дозволенные и недозволенные методы, чтобы опорочить нас, подорвать доверие туземцев к гяурам, — поддержал капитан.

— Это не страшно, но опередить его надо. Нажмёт начальник края из Ташкента и политический агент. Вы, Борис Сергеевич, кажется, в хороших отношениях с драгоманом…

— Да, мы однокашники. Вместе кончили корпус, но он пошёл по дипломатической части.

— Чудесно! Напишите ему подробно обо всех зверствах Дотхо. Это дополнит сухое официальное донесение.

— Немедля займусь делом…

…Через час казак с эстафетой мчался в Хорог, откуда полетели телеграммы в Бухару и Ташкент.

Бек Дотхо не мог смириться со своим новым положением. Прибыв в арк, он немедленно вызвал своего имама и приказал выехать к гиссарскому кушбеги, влиятельному царедворцу и родственнику эмира.

— Вы, досточтимый, сами были свидетелем зверской расправы казаков с моими нукерами и частными лицами. Сабир до сего времени мучается. Да и на площади Шугнана, какое обращение с великим сановником, владетелем трёх провинций!

Седобородый имам, у которого на лице со вчерашнего дня застыло изумление, приложив руку к сердцу, прошамкал:

— О бек-бобо, я всё доложу блистательному кушбеги, только бы мне добраться до него. Плоть моя немощна.

— Святой отец, вас будут сопровождать десять нукеров. Они возьмут плетёные носилки и, когда устанете ехать в седле, повезут вас в люльке. Берегите себя, чтобы слова ваши звучали с большим весом…

— Мне придётся погостить у кушбеги, узнать, какие меры он примет…

— Да, да… Конечно, поживите, отдохните. А здесь тем временем я пошлю людей в Вахан собрать подати в счёт третьего года…

Перед рассветом имам со своим эскортом покинул бекский арк.

В чайхане собрались жители кишлака. Спустились с гор пастухи, пришёл охотник.

Убелённый сединами пекарь Кудрат-бобо только покачивал головой:

— И-йе! Хорошо иметь в караване ворчливого верблюда… Наш Машраб укорял бека за его поступки, всё рассказывал Али-Салиму — Алёше… Вот и узнал начальник о делах Дотхо.

— Ата, скажите, что сталось с несчастными? Живы? — спросил чайханщик.

— Э-э, русский табиб всех поставит на ноги. Двоим сделали перевязки, и соседи отнесли их домой. А кузнецу и Ильгару плохо пришлось, долго бек терзал их, лежат ещё в Орлином гнезде.

— Змеёныш-байбача хотел зарезать Ильгара, да Али-Салим спас парнишку, — проговорил чайханщик.

— Об-бо!.. Задали русские беку… на месяц под арест посадили! Хорошо или худо — аллах знает, — вздохнул Аблакул.

— Хорошо. С бека спесь сбили. Теперь он не посмеет собирать налоги.

— А мне Сабур-нукер сказал, что бек посылает в Вахан десять джигитов потрясти хорошенько кишлаки…

— Не отступился, значит, от своего, — вздохнул чайханщик и, оглянувшись, воскликнул:

— О почтенный Абу-Бекир! Пожалуйте, пожалуйте… Вот сюда присаживайтесь. Мы беспокоимся о вашем здоровье.

— Ассалам алейкум, люди добрые! Какой я аксакал? Разве сильные мира сего считают нас за людей? Опозорил правитель мою старость, — ответил Абу-Бекир, поднимаясь по ступенькам на айван. Все знали, что аксакала наказал бек за попытку спасти четырёх смертников.

Абу-Бекира усадили на почётное место, чайханщик поставил перед ним поднос с чайником, пиалой и горсткой кишмиша. Старик с удовольствием отпил несколько глотков.

— Пришёл узнать, как бека встретили на посту? Говорили мне женщины, но разве они что знают?

— О уважаемый Абу-Бекир! Бек потерял лицо, понёс наказание… Аллах велик! Начальник посадил его на месяц под арест! Вон солдат дежурит, он никуда не выпустит бека Дотхо, — радостно откликнулся Кудрат-бобо.

— Аллах справедлив, да будет благословенно его имя! Вы, брат Аблакул, подойдите к этому солдату, пригласите его сюда. Мы должны угостить своего избавителя.

Аблакул быстро поднялся, подошёл к ступенькам, всунул босые ноги в кожаные кавуши и засеменил к воротам дворца. Ему было радостно думать, что за долгие годы впервые сам народ стал хозяином этой кишлачной чайханы. Обычно в ней распоряжались наглые нукеры бека и дворня.

Аблакул вернулся с казаком, но не с тем, что стоял у ворот, а с другим, ждавшим своей очереди заступить на пост. Это был молодой, добродушный, чубатый парень, знавший киргизский язык.

Солнце уже посылало прощальные лучи, когда к оживлённо беседующим дехканам подошёл охотник. Он почтительно поздоровался, передал чайханщику трёх куропаток и опустился на предложенное место.

— Вот так пир у нас будет, — почтеннейшие! — воскликнул весело чайханщик, принимая дичь и взвешивая её в руках.

Аксакал спросил у солдата:

— Что будет, если бек со своей свитой выедет из арка?

— Дисциплина, — ответил казак незнакомым словом. — Уедет из дома, нарушит приказ — попадёт в тюрьму.

— Скажи, сарбаз, почему ваш начальник вступился за бедняков? Мы такого не видели ещё.

— Приказ от начальства из Ташкента пришёл.

— О-ёй! В Ташкенте начальство тридцать лет живёт, а о народе не думало, — заметил мерген.

— Теперь время другое. В городах скрозь рабочий народ бунтует. А ещё здесь люди потеряют терпение, что будет? Враз царя и эмира скинут…

Слова казака вызвали удивление. Им не верили. Только мерген внимательно посмотрел на говорившего и задумался.

Вскоре к чайхане подъехал нукер Сабур, тот, что отогнал Сабира от Ильгара. Вместе с ним остановил коня бухарский купец Маруф-бай Салих. Он два дня гостил у бека, продавал товары его многочисленному гарему, а теперь направлялся к гиссарским владениям.

Румяный, толстый, с рыжей бородкой, купец казался весёлым, безобидным человеком. Только порой его круглые зеленоватые глаза внезапно вспыхивали под полуопущенными веками.

— Бисмилля! Да будут мир и радость вам, почтенные… Я с удовольствием выпью пиалу чаю на дорогу, а вы, быть может, купите нужные в хозяйстве предметы или украшения для ваших женщин, — пропел он, скатываясь с коня.

Купец распаковал хурджуны и разложил свой товар. Это была мелочь, нужная в каждом хозяйстве горного жителя: шилья, дратва, пряжки для конской сбруи, иголки, нитки, женские украшения, напёрстки, даже резиновые соски.

Дехкане кое-что отобрали, торговались, а купец расхваливал товар, сыпал прибаутками, похлопывал руками:

— Вай, какие скупцы живут в горах!

— Дорого просишь, вот и торгуемся. В горах копеечки дорогие… — объяснял Кудрат-бобо.

— А везти сюда легко? Вот в Бухаре, у себя в лавке, пожалуйста — продам дёшево. Там торговать — одно удовольствие: сидишь в лавке, пьёшь чай, беседуешь с покупателями. Чего-чего не наслушаешься. Все новости узнаешь…