Клыч Кулиев - Махтумкули

Рассвет не заставил себя ждать — небо на востоке начало бледнеть и розоветь, потянуло утренним холодком — острым и бодрящим. Покачиваясь в седле в такт размеренной рыси коня, Тархан мурлыкал какую-то песенку без слов. Первое возбуждение, вызванное побегом, улеглось, настроение было ровное и веселое. В противоположность Лейле он был твердо убежден, что самое тяжелое и страшное осталось далеко позади, что птица Хумай прочно села на его плечо. Разве сама природа не помогала беглецам? Поднявшаяся с вечера буря загнала всех по своих кибиткам, а когда подошло время беглецам садиться в седло, дождь прекратился, словно по чьему-то повелению. Вот и сейчас погода такая стоит, что скорее весну напоминает, чем осень: не холодно и дышится свободно, травы, умытые недавним дождем, посвежели так, словно для них наступает пора цветения, а не увядания. И вокруг Хаджиговшана тоже все зазеленело… Интересно, что там сейчас творится? Караджа небось не знает, куда глаза девать от позора и попреков Садап, а она, растрепанная и злая, бегает из кибитки в кибитку, рвет на себе одежду, просит помощи. Кто ей поможет! Был бы сердар дома — тогда дело совсем иное: сумел бы и людей поднять, и на правильный след навести их, а так никто не станет кланяться перед Садап и Илли-ханом, напрасно Лейла волнуется…

Шаллы-ахун лежал, поглядывая на серое пятнышко тюйнука, и раздумывал, вставать или не вставать. Спать не хотелось — выспался за дни болезни досыта. Да и мысли беспокойные спать мешали: пленение Адна-сердара, нападение кизылбашей на Ак-Калу, возвращение Махтумкули… В общем, неприятных вестей было хоть отбавляй.

Особенно неприятно поразило Шаллы-ахуна благополучное возвращение Махтумкули. Не веря, что поэту удастся вырваться из рук кизылбашей, ахун радостно молил аллаха, чтобы он также покарал всех остальных бунтарей. Но обманул аллах ожидания своего слуги, не покарал строптивого Махтумкули, живым и невредимым увел его из вражеского плена. Хотя Шаллы-ахун был очень удручен этим, он, конечно же, сразу послал свою жену выразить поэту радость ахуна по поводу благополучного возвращения. После выздоровления собирался зайти сам — Шаллы-ахун умел придерживать свои чувства до поры до времени.

Увидев, что тюйнук совсем побледнел и из серого начал платок и надел лежащую рядом чалму. Завозилась в темноте жена, почесалась, зевнула, пожаловалась:

— Сон плохой видела… Дай бог, чтобы пронесло несчастье. Тьфу! Тьфу! Тьфу!

— Просыпайся побыстрее да воду согрей — посоветовал Шаллы-ахун, накинул на плечи полосатый халат, сунул ноги в кавуши и вышел. Трескуче кашляя и отхаркиваясь, он завернул га кибитку и стал обходить скотину. На мордах обеих лошадей уже висели торбы. Батрак Чары, младший брат Караджи — задавал корм коровам. Некоторое время ахун постоял, наблюдая за батраком, потом молча повернулся и пошел к дому. Он взял из рук жены кумган с теплой водой для омовения и направился к оврагу.

Ясное утро, свежий воздух подействовали на ахуна умиротворяюще, и он не заметил, как довольно далеко отошел от села. Остановившись неподалеку от мазара Кандым-шиха, Шаллы-ахун поставил кумган на землю и стал развязывать шнур штанов. В этот момент в кустах гребенчука кто-то завозился и засопел. Ахун обмер и, вытянув по-гусиному шею, повел головой в сторону звука. Под старым кустом лежал на земле ничком и трясся совершенно голый человек.

— Эстагпурылла! [72] Эстагпурылла (астагфурулла) — Да простит бог! Спаси боже! — забормотал ахун и попятился. — Эстагпурылла!..

Забыв о кумгане и придерживая штаны, он торопливо выбрался из оврага, но не удержался и глянул назад. Голый человек уже стоял на ногах, подпрыгивал и что-то мычал. Лица у него не было, вместо лица белело что-то круглое с горящими, как у шайтана, глазами.

Ахуну хотелось бежать сломя голову, но, как в кошмарном сне, он не мог двинуться с места. Подвывая от страха, он все-таки кое-как добрался до своей кибитки.

— Ой, отец детей моих! — всплеснула руками жена. — Что с тобой? Боже мой! Ты весь белый, как соль…

Ахун с трудом перевел дыхание, опершись на дверную притолоку.

— Ничего не случилось… Хотел размяться немного… до мазара Кандым-шиха дошел… А там голова закружилась… сердце схватило… чуть не упал…

— Говорила тебе, что плохой сон видела, так ты разве послушаешь! О боже, помоги нам, отведи лихо от порога!.. И после болезни еще толком не оправился — разве можно так далеко ходить!.. Где кумган-то оставил?

— Там, кажется, и оставил…

— О господи!.. Ну, иди-ка, ложись, а я пошлю Чары за кумганом… Чары! Ай, Чары!.. Где ты пропал, чтоб тебя земля проглотила!..

Испуганный Чары выскочил откуда-то из-за кибитки.

— Я здесь, тетушка!

— Сходи к мазару Кандым-шиха — там ахун-ага кумган позабыл, принеси, пока его не стащили!

— Я мигом, тетушка!

Чары уже много лет батрачил у Шаллы-ахуна. Он был человеком невезучим, робким и очень боялся своих хозяев. Получив приказание, вприпрыжку, помчался к оврагу, оправдывая свое, данное аульчанами, прозвище "Келев" [73] Келев — букв. "с ветерком в голове". .

Добежав до оврага, Чары остановился, высматривая забытый ахуном кумган, но вместо кумгана увидел мычащего голого человека. Волосы у Чары встали дыбом, он дико завизжал и, петляя, как заяц, помчался к аулу.

— Ой, помогите! — вопил он. — Кандым-ших воскрес!.. Вай, братья, на помощь!..

Люди, жившие в последнее время в постоянном напряжении, схватили первое, что попало под руки, и выбежали на крик отражать нападение кизылбашей. В один миг весь аул поднялся на ноги. Однако врага не было видно, только по аулу метался весь встрепанный и перепуганный Чары и орал, будто к горлу его приставили нож. Кто-то из наиболее проворных схватил его за шиворот.

— Что стряслось, Келев? Чего вопишь, как ишак?

Заикаясь и дрожа, Чары указал в сторону оврага.

— Ка-ка-ка-ндым-ших поднялся из м-м-могилы! Клянусь аллахом, пусть меня кладбище покарает, если вру!.. Не верите, сами идите и посмотрите!

Некоторые засмеялись, кое-кто снисходительно пожал плечами, несколько человек нахмурились — не время было для глупых шуток.

Один из парней схватил Чары за руку.

— А ну, дурак, веди, показывай, где твой ших!

Толпа повалила следом за ними, подшучивая над Чары. Однако чем ближе подходили к оврагу, тем реже раздавались шутки. Люди постепенно настораживались, видя, что Келев испуган не на шутку. У самого оврага тот же парень сказал:

— Где Кандым-ших? Лезь, ищи! — И толкнул Чары вниз.

С отчаянным визгом, повторяя: "Ой, братья, не надо!" — Чары пополз на четвереньках. И тут кто-то из глазастых ребят закричал радостно и испуганно:

— Вон Кандым-ших!.. Голый сидит!.. Прячется!