Клыч Кулиев - Махтумкули

— Все отвечаем равно!

— Рано или поздно ответите, кровопийцы, за невинную кровь!

Плосконосый сотник, вывернувшись откуда-то, махнул плетью:

— Расходись, скоты!.. Кто кровопийцы?.. А ну, осади! Быстро, быстро!

Из шатра вышел Абдулмеджит-хан, и люди притихли, настороженно провожая глазами его сухую голенастую фигуру. Хан направился к кибитке, с которой были уже сняты кошмы. Решетчатый остов терима напоминал обнаженные ребра какого-то неведомого существа. На самом верху сидел здоровенный сарбаз и прилаживал веревочную петлю. Упираясь пяткой в перекладину, он пробовал прочность узла. Возле кибитки босой, без шапки, в длинной, до колен, белой рубахе стоял со связанными руками Чарыяр-ага. Он уже распрощался с белым светом. Когда ему шепнули, что ахун пошел просить помилования у Абдулмеджит-хана, он только вздохнул и печально прошептал: "У пса из пасти кость не вырвешь!.." Хотелось на прощание обнять домашних, но просить об этом он не стал.

Абдулмеджит-хан оглядел его, хмурясь и покусывая губы. Плосконосый сотнич застыл в угодливой позе, ожидая приказаний. Толпа, окруженная сарбазами, притихла. Только изредка кто-нибудь вздыхал или сдержанно кашлял. Не слышно было даже голосов детишек. Все понимали трагическую напряженность минуты.

— Чего стоишь, как истукан? — строго сказал Абдулмеджит-хан плосконосому старику. — Ведите его!

Два сарбаза, повинуясь знаку сотника, схватили Чарыяр-агу под руки.

— Дай слово сказать! — попросил старик, словно не замечая усилий двух рослых человек, старающихся сдвинуть его с места.

— Говори! — разрешил Абдулмеджит-хан. — Да побыстрее!

Чарыяр-ага обвел глазами притихших людей, посмотрел на костяк оголенной кибитки, на петлю, тихо покачивающуюся в ожидании жертвы, и перевел взгляд на Абдулмеджит-хана. В его глазах хан не увидел ни страха, ни мольбы, — только ненависть и презрение.

— До сих пор вы раздевали народ, как лук, — сказал старик, делая шаг к Абдулмеджит-хану. — Теперь вы снимаете с живого кожу? Прими мое последнее уважение, ага! Тьфу!.. Тьфу!..

Чарыяр-ага плюнул в лицо хана и ударил его в живот ногой. Абдулмеджит-хан согнулся, словно сломался пополам, лицо его посерело. Однако в следующее мгновение он глухо зарычал и рванул из ножен саблю. Сарбазы шарахнулись в стороны, Чарыяр-ага остался один перед обезумевшим от боли и ярости ханом. Сверкающая молния стали с визгом опустилась ему на голову. Мир вспыхнул ослепительным пламенем и погас. Земля отозвалась глухим звуком на падение тяжелого тела.

Известие о захвате Абдулмеджит-ханом Куммет-Кабуса дошло и до хаджиговшанцев. Говорили, что часть населения Куммет-Кабуса ограблена и отправлена в Астрабад, а остальная часть окружена войсками и содержится в исключительной строгости. Впрочем, разговоры об этом шли не только в Хаджиговшане, — весть словно текла с водой Атрека по долинам и горным ущельям и уже добралась до самого Чандыра. Вслед за ней поползли другие слухи:

— Говорят, в Куммет-Кабус приехал сам хаким!

— Рассказывают, что Эмин-ахуна с веревкой на шее отправили в Тегеран!

— Слышали? Говорят, шесть человек повесили за попытку к бегству!

— Я слышал, что сарбазы насилуют женщин и девушек Куммет-Кабуса!

— А знаете, что из Астрабада пришло большое войско и готовятся к походу на Хаджиговшан? Верный человек говорил…

Тысячи слухов ползли по земле, как черные муравьи во время великого переселения. Они кусали и язвили, заражали ядом тревоги, рождали неуверенность в робких и ярость а мужественные. Народ волновался.

Слухов было много, но ясно одно: Абдулмеджит-хан долго не задержится в Куммет-Кабусе, это для него проходной пункт, главное — Хаджиговшан, осиное гнездо смут и неповиновения. Если он растопчет его копытами коней подобно Ак-Кале, если сделает из него убежище для филинов, — о, тогда изменится поведение и Эмин-ахуна, и Аннаберды-хана, и сердара Аннатувака. Они превратятся в полководцев без войска, в шатровый кол без покрытия. Конечно, Хаджиговшан не сдастся без сопротивления, как Куммет-Кабус, но у хана есть ружья и пушки, есть опытные сотники и жадные до добычи сарбазы. Главное — ударить решительно и всей силой.

Хан готовился к грозному сражению. Но и хаджиговшанцы не уповали на счастливую звезду. Сразу же по возвращении из Куммет-Кабуса Махтумкули послал Мяти-пальвана к сердару Аннатуваку, поручив передать ему, что Эмин-ахун все еще старается не портить отношения с Астрабадом, надеясь на великодушие хакима, и что Абдулмеджит-хан собирается штурмовать Хаджиговшан с двух сторон.

Мяти-пальван уехал, а поэт слег в постель, почувствовав недомогание, — видимо, простыл в дороге. Несколько дней он не показывался из кибитки. Вчера Нуртач сварила ему лапши, сдобрив ее перцем. Махтумкули с аппетитом поел и хорошо вспотел. Затем крепко уснул, укрывшись двумя одеялами, и ночью тоже обильно потел. Утром он почувствовал себя значительно лучше и даже собрался было выйти и погулять, но передумал: погода была туманной, промозглой.

К полудню в сопровождении группы джигитов в Хаджиговшан приехал сердар Аннатувак. Его встретили с большим почетом. Последнее время слава его летела на крыльях из аула в аул, из селения в селение. Люди передавали друг другу, что, мол, сердар Аннатувак собирает войско для большой войны против кизылбашей, что он послал людей в Аджитар-хан, и оттуда привезли ружья и пушки, что скоро ему на помощь придут войска самого белого царя, что… Словом, говорили много, и в разговорах было больше желаемого, нежели действительного. Но одно было верно — сердар Аннатувак в самом деле много сил прилагал для организации сильного туркменского войска.

Он приехал в Хаджиговшан к Махтумкули. Положение было тяжелое, и сердар Аннатувак не скрывал этого, с гневом говорил о том, что Борджак-бай лижет ноги хакиму: Эмин-ахун крутит хвостом, как лиса, и на помощь от него рассчитывать нечего; Аннаберды-хан тоже пытается держаться в стороне, хочет отсидеться в смутное время в своей норе. Адна-сердар? Если бы он даже вырвался на свободу, то тоже не стал бы на сторону народа. А враг наглеет и, не получая должного отпора, углубляется в туркменские степи. Как объединить народ? Что делать?

Были приглашены все яшули окрестных селений. Проговорив до позднего вечера, единодушно решили: все, как один, стоять за честь и свободу до последнего дыхания.

Несмотря на усталость и слабость после болезни, Махтумкули чувствовал себя бодро и хорошо. Попросив Джуму проводить гостей, он прошел в кибитку, где сидели сердар Аннатувак, Мяти-пальван и Атаназар. Разговор шел уже о конкретных вещах: каким путем поведет сарбазов Абдулмеджит-хан и как вернее встретить его.