Клыч Кулиев - Махтумкули

Атаназар предлагал отойти от Серчешмы, собрать все силы по ту сторону реки и ударить по кизылбашам между Хаджиговшаном и Куммет-Кабусом, в окрестностях Чагынлы. Мяти-пальван поддерживал его мнение. Однако сердар Аннатувак и Махтумкули возражали. Атаназар, убеждая, водил толстым указательным пальцем по паласу и гудел, как большой сердитый шмель:

— Вот, скажем, здесь Куммет-Кабус. А вот здесь — Хаджиговшан. Вот это Гурген течет… Во-от сюда повернул! Большая дорога идет вдоль северного берега Гургена. И села а большинстве тоже на этой стороне. А на южном берегу ни дорог, нет, ни сел нет. Каким путем, по-вашему, пойдет кизылбаш?

Сердар Аннатувак посмотрел на невидимый чертеж Атаназара, задумчиво покрутил в пальцах кончик бороды:

— Кизылбаш, сынок, возможно, с обеих сторон подойдет. Вон на Куммет-Кабус конники с юга подошли, а пешие сарбазы — с севера. Так и на этот раз могут поступить. И потом не думаю, чтобы нам было выгодно встретиться с кизылбашами в открытом поле — их больше, чем нас, и вооружены они лучше. По моему мнению, надо постараться разобщить силы врага и ударить на него в таком месте, где он не ожидает. А от Серчешмы нельзя уходить, — если отойдем, Абдулмеджит-хану никакого препятствия не будет и он откроет путь Шатырбеку. С их объединенными силами нам не справиться.

Мяти-пальван почесал затылок.

— Будь я на месте Абдулмеджит-хана, я все свои силы повел бы по северному берегу реки. Да, именно так и сделал бы! Сейчас мне нужна не Серчешма, а Хаджиговшан. Если я все силы обрушу на него, вы сами убежите из Серчешмы.

А не убежите, попадете в капкан и потом…

Послышался шум. Джума кого-то уговаривал, потом прорвался грубый голос Садап:

— Кусок у них в горле застрянет, что ли, если я войду? А ну, пусти, чтоб тебя земля проглотила!

— Шайтан идет! — сказал Атназар и сделал попытку встать.

— Не надо, сынок, — усмехнувшись, удержал его Махтумкули. — Если это шайтан, то дорогу ты ему все равно не заступишь. Пусть войдет.

Садап вошла, поздоровалась невнятно:

— Саламалейкум.

— Валейкум эссалам! — ответил сердар Аннатувак. — Здорова ли, Садап-гелин?

Садап присела на корточки с краю паласа.

Слава богу, жива-здорова.

— Домашние, имущество, скот — все в благополучии?

Сердар Аннатувак знал тяжелый характер Садап и поэтому старался говорить с ней как с равной, чтобы не вызвать ненароком лишнего шума. Обменявшись с ней традиционными приветствиями, он погладил свою редкую бородку длинными костлявыми пальцами и сказал:

— Поздравляю вас, Садап-гелин! Мы слышали, не сегодня-завтра сердар возвращается.

Садап потянула яшмак, отпуская его посвободнее и, обведя присутствующих пристальным взглядом, злорадно сказала:

— Ай, знаю, вы не очень-то опечалены бедственным положением сердара! Разве не эти, сидящие здесь, ввергли беднягу в беду?

Мяти-пальван удивленно подтолкнул Махтумкули. Атаназар смотрел на Садап тяжелым, недобрым взглядом. Но сердар Аннатувак по-прежнему ровно отвечал:

— Конечно, Садап-гелин, похвально говорить в лицо человеку все, что о нем думаешь, однако никто из присутствующих здесь не сделал ни капельки вреда сердару. Может быть, мы иногда спорили, не сходились во мнениях, но скорпиона под подушку мы не подкладывали.

— Кто же подкладывал?

— Об этом лучше спросить самого сердара, когда он вернется.

— Как бы не так! — строптиво возразила Садап. — Хаким сказал: "Освобожу, если твой народ не тронется с места". А вы что делаете? Вы велите людям уходить из аулов! Нарочно так делаете, чтобы сгноить беднягу в зиндане!

Садап неожиданно заплакала, шмыгая носом и сетуя на свою долю неестественно тоненьким голоском.

— Перестаньте, Садап-гелин, — вмешался Махтумкули, — нехорошо так… Никому не давали приказа уходить. Кто хочет — уйдет, но многие решили остаться. Вот мы с Нуртач, например, не намерены никуда трогаться…

Садап поднялась и вышла, бормоча: "Пусть спутником злоумышленнику будут недобрые его деяния!"

— Зачем она приходила? — проводив ее взглядом, недоуменно спросил Аганазар.

Худое лицо сердара Аннатувака тронула улыбка. Махтумкули промолчал. Мяти-пальван пожал широкими плечами.

Шатырбек, обосновавшись с войском у южной оконечности Серчешмы, ждал гонца от Абдулмеджит-хана. Как они договорились заранее, оба войска должны были начать наступление одновременно, и таким образом туркмены, защищавшие проход у Серчешмы, окажутся между двух огней. После их разгрома объединенные иранские силы ударят по Хаджиговшану.

Шатырбек был в приподнятом настроении. Он только что вернулся с прогулки и ожидал прихода Тачбахш-хана, чтобы вместе позавтракать. Тот ездил в Куня-Калу справиться о здоровье Селим-хана, раненного в одной из стычек с туркменами, вернулся поздно ночью и не успел повидаться с Шатырбеком. Поэтому Шатырбек жаждал не столько общества старого вояки, сколько новостей.

Тачбахш-хан вошел, покашливая, но держась по своему обыкновению бодро и подтянуто, по-военному. Шатырбек обнял его, усадил в почетном углу; выдержав приличествующую паузу, осведомился, благополучно ли прошла поездка.

— Слава аллаху, — ответил Тачбахш-хан. — Передали большой привет!

— Да будет здоров тот, кто передал, и тот, кто привез привет! — сказал Шатырбек. — Как чувствует себя селим-хан?

— Все так же. Пожалуй, немного лучше, но еще не поднимается, говорит, левый бок болит очень.

— Фарук-хан приехал?

— Нет, и это к лучшему! Я его сильно ругал, но он даже после этого болтал невесть что. Говорит: народы, мол, натравливаете Друг на друга, но добра от этого не получите, сами же в свой капкан попадете. Словно просит у бога нашей смерти, неразумный!

Лицо Шатырбека покраснело.

— Так и говорит?

— Да, — подтвердил Тачбахш-хан, — так и говорит.

— Дурак безмозглый! Это он Махтумкули наслушался и подражает ему!

— Может быть… Поэт, видно, порядком повлиял на него, недаром они себя отцом и сыном величают. И зовет-то его Махтумкули не Фаруком, а Нуруллой! Клянусь аллахом, ты прав: он самый настоящий дурак!

Шатырбек сердито подкрутил острые кончики усов.

— Я и его и отца его названого отправлю к мосту Сират [76] Сират — мост, висящий над адом. Перейти по нему — а он тоньше волоса и острее сабли — может только безгрешный человек, все грешники срываются и падают в адское пламя. ! Я ему покажу, что такое добро!

Вбежал молодой, но уже с довольно заметным брюшком джигит, радостно закричал:

— Туркмены бежали!

— Куда бежали? — уставился на него Шатырбек.

— Не знаю, ага!.. Обычно они с рассветом шуметь начинают, а сегодня тихо. Посмотрел от большой чинары — их словно земля проглотила. Двоим велел на скалу залезть, посмотреть кругом — тоже ни одной живой души поблизости не увидели. Тогда мы решили: будь что будет — и перешли ущелье…