Тотырбек Джатиев - Пламя над Тереком

Шапошников залег в лощине за кустарником и стал ждать, пока не приблизятся передние машины. Потом спокойно бросил под гусеницу противотанковую гранату. И еще одну. Заскрежетал, зарычал и заметался враг. Яков вытер с лица ушанкой пот и с лютой ненавистью приготовился бить по второму танку. К тому времени подоспели еще два гвардейца. И второй танк запылал. Из подбитых и горящих машин выскакивали вражеские танкисты. Только теперь обмолвился казак словом:

— За муки Тарубарова! — и автоматными очередями скосил фашистов, выскочивших из танков.

Когда гвардейцы заставили отойти другие танки, Яков Федорович все так же спокойно вернулся в свой окопчик и с аппетитом затянулся дымом махорки.

Ночью Шапошникова вызвал к себе полковник.

— Это ты, гвардеец, осмелился без приказа?

— Терпенья не хватило, товарищ гвардии полковник.

— И подбил два танка, застрелил восьмерых фашистов?

— Так терпенья ж не хватило, товарищ гвардии полковник…

— Яков Федорович, молодец! Представляю тебя к награде. — Полковник подписал бумагу и еще раз смерил казака пристальным взглядом.

— Благодарствую, товарищ гвардии полковник. Было б за что. А то ж за подлюг, — смущенно сказал старый солдат, приложив худощавую руку к ушанке.

— Поблагодаришь, когда я тебе орден за храбрость вручу, не за подлюг, — прищурился полковник. — Хочу спросить: не приметил ли ты, Яков Федорович, перед своим батальоном невысокий курган у окраины села? У тебя же глаз наметанный, казацкий.

— Как не приметить такую заразу! — сплюнул Шапошников. — Холера на том кургане засела, головы поднять не дает…

— А не справился бы ты с этой «холерой», Яков Федорович? Прихватил бы с собой гвардейцев по собственному выбору…

— Отчего ж не справиться, раз надо?! Места эти мне с малолетства знакомые… Тут я коней выпасал, телят сюда из Архонки гонял…

— Вот и отлично: пойдешь, Яков Федорович, разведаешь и, если удастся… Сам понимаешь, как поступают с фрицевской холерой…

— Ясно, товарищ гвардии полковник, раз надо, значит, какой может быть сказ, — спокойно ответил казак. — Разрешите выполнять?

— Неотлагательно, Яков Федорович! — Командир части обнял гвардейца. — Успеха тебе, Шапошников!..

Перед рассветом в блиндаж командира вкатили два трофейных пулемета. Пригнувшись, вошел и долговязый Шапошников с тремя автоматами на плече и доложил:

— Холеры как не було, Михаил Петрович! — И, положив автоматы па стол, стерев ушанкой пот со скуластого лица, добавил: — Точно! На том кургане ни одной живой души не оставили. И самого дзота — тоже. Трофеев всех доставить не удалось. Когда вороги сыпанули минами, побросали мы те трофейки и утекли… Извиняюсь…

— Да за такую службу, Яков Федорович, я представляю тебя ко второму ордену… — И полковник подозвал к себе адъютанта.

— Так не за что, Михаил Петрович… Лучше моим хлопцам чего подбросьте!

— Все будут отмечены, Яков Федорович. — Полковник посмотрел на часы. — А теперь идите и выпейте по чарочке, отдохните малость: скоро рассвет, и нам предстоит на решительный штурм Гизели идти — твоего соседнего села…

— …Ничего себе, Яков Федорыч, — поздравляли друзья гвардейца, — за сутки — две награды хватанул!

— А я этих подлюг не за награду давил, — отвечал казак.

Рассветало. Батальоны были подняты в наступление. Густой серый туман слепил глаза, шел мелкий дождь, и ноги вязли в липкой грязи. От свиста мин и снарядов закладывало уши. Гудели танки, трещали пулеметы и автоматы. В воздухе — завеса огня. Падая и поднимаясь, и снова падая — многие навсегда, продвигались вперед гвардейцы.

…Чернеют приземистые домики у края села. Осталось всего несколько сотен шагов!.. Полукольцом окруженный противник цепляется за каждый камень, за каждый метр земли.

— Дядя Яков! — слышит Шапошников сквозь грохот чей-то знакомый голос. — Комроты убит… Командуй нами!..

— Ах же ты боже мой! — в сердцах пробурчал казак себе под нос. Но тут же подтянул ремень и приподнялся. — Слушай, рота, мою команду! — передал он по цепи, а потом рывком бросился вперед, залег за бугром и, изучая обстановку, внимательно осмотрелся вокруг. Пулеметы, стрелявшие из окон свинофермы, были главным препятствием на пути к ближайшей цели.

На помощь роте Шапошникова были посланы танки. Укрываясь за их броней, командир с четырьмя бойцами подобрался к вражеским укреплениям. А за ними поднялась и вся рота. Ферма и три дома были заняты. Минут через сорок немцы контратаковали гвардейцев, но безуспешно. Горели все строения. Однако рота держалась.

— Шапошников, как дела, как себя чувствуешь? — гудел телефон. Но комроты продолжал вести бой и отмахивался от связиста, велев самому отвечать комбату, докладывать обстановку.

До подхода подкрепления гвардейцы Шапошникова уже сошлись с немцами врукопашную… [11] За проявленную отвагу и мужество в Гизельской операции Якову Федоровичу Шапошникову было присвоено звание Героя Советского Союза. »

…Все сильнее сжималось огненное кольцо вокруг ударной группировки гитлеровцев, засевших в Гизели и Новой Санибе. Толстые каменные стены более трех тысяч домов и длинные сараи двух этих больших селений враг превратил в своеобразные доты и дзоты. Огневыми точками, минными полями, рвами, колючей проволокой были опоясаны населенные пункты, являвшиеся, по мысли фашистских стратегов, трамплином для прыжка к городу Орджоникидзе. Часто с неумолимой настойчивостью повторялись контратаки противника. На узких участках немцы по приказу Клейста пытались вырваться из «мешка» и бросали в контратаки десятки танков с батальонами мотопехоты.

Но теперь было не 3 ноября, когда силы ударного кулака противника превосходили наши в пять-шесть, а в технике — даже в десять — двенадцать раз. В тот день шестьдесят танков и пехота Клейста оказались уже буквально у стен города. Правда, в этой яростной схватке на западной окраине Владикавказа тридцать два танка и сотни фашистов нашли свою могилу, а уцелевшие гитлеровцы под ураганным огнем артиллерии и бойцов Киселева отступили. Однако момент этот был самым опасным и критическим.

С того дня жестокая битва не прекращалась ни днем, ни ночью. Нашим частям в непрерывных боях удалось оттеснить противника на 5–6 километров и отбросить врага за Черную речку, подойти к восточной и северной окраинам Гизели, перерезать пути отступления. 10 ноября стало днем, решившим участь противника. Его шаг за шагом теснили гвардейцы 10-го и 11-го гвардейских корпусов, полки НКВД и Орджоникидзевской дивизии. Несмотря на плохую погоду, чувствительные удары наносили летчики 4-й воздушной армии Константина Андреевича Вершинина. Стволы пятнадцати полков разноголосой артиллерии Павленко, Македонова, Героя Советского Союза Маргулиса и других наших офицеров за эти сутки так и не остывали.