Тотырбек Джатиев - Пламя над Тереком

Спал он недолго и беспокойно. В середине ночи пошел дождь, и Золотухин с радостью подставлял разгоряченное лицо прохладным каплям дождя. Его радовало и другое. Он знал, что Хатагов считал большой удачей, когда подрывникам сопутствовал дождь. В таких случаях он говорил: «И бог нам помогает!»

Два сильных взрыва, один за другим, донеслись издалека. Затем начали рваться артиллерийские снаряды. Взрывы продолжались долго, и Золотухину казалось, что он видит зарево, от пожара на железной дороге. «Уже пятый эшелон полетел под откос!» — подумал Золотухин.

Он снова закрыл глаза и вслушивался в мерный успокаивающий шум дождя. «Скоро придет Хатагов с друзьями. Какая досада, что я сейчас не с ними».

Дождь убаюкал его, и Золотухин задремал. Сквозь дрему ему слышались винтовочные и автоматные выстрелы, они, казалось, приближались.

— Что такое? — произнес он спросонок и открыл глаза. — Да это же перестрелка!

— Ваня, — прозвучал у него над самым ухом голос Хатагова, — вставай, погоня! — Затем четкие слова приказа — Возьмите его под руки!

Двое партизан подхватили Ивана, поставили на ноги и, поддерживая, начали углубляться в чащу. Золотухин крепился изо всех сил. Ни разу не вскрикнул, не застонал. Как только мог, помогал тащившим его товарищам. Но при переходе через ручей зацепился раненой ногой за кочку и потерял сознание. Дальше идти он уже не мог.

— Товарищ командир, — тихо окликнул Хатагова один из партизан, — Золотухин сознание потерял. Волокушу бы…

— Нет времени на волокушу! У карателей овчарки. Хатагов подошел к усталым бойцам, на руках которых обвис Золотухин, секунду раздумывал, а потом шепнул Золотухину на ухо:

— Ваня, вскрикнешь, застонешь — всех погубишь!

— Бросьте меня, — услышали партизаны в ответ. — Я вас прикрою, а потом пулю… Живым не сдамся… Бегите, товарищ командир…

— Ваня, дорогой, здесь командую я. К тебе одна просьба — стисни зубы. Остальное делай, что приказываю: садись мне на закорки, держись за плечи… Помогите ему…

Хатагов взвалил Золотухина себе на спину, подхватил руками повыше колен его ноги и двинулся своими мощными шагами по густому лесу.

— Догоняйте нас, хлопцы, — тихо сказал он партизанам, — не то овчарки штаны порвут…

Шутка командира словно влила новые силы. Партизаны быстро удалялись в лесные дебри, и каратели заметно отставали. Они уже перестали стрелять, а дай овчарок становился все глуше и вскоре совсем умолк.

— Наше счастье, друзья, что дождь идет, — нарушил тишину Хатагов. Он тяжело дышал. — От этих проклятых собак в сухую погоду мы так дешево не отделались бы.

— Вы же, товарищ командир, всегда любите говорить: нам дождь помогает.

Все засмеялись. Почувствовав себя в безопасности, партизаны пошли спокойнее, слышались уже смех и шутки, а через некоторое время Хатагов произнес долгожданное:

— Привал!

И он бережно опустил Золотухина на землю. Иван не только ни разу не вскрикнул, но даже старался приноровиться к шагу Хатагова, чтобы облегчить ему движение по неровной лесной местности.

После короткого отдыха снова двинулись дальше. Утром они достигли берега небольшой речушки, змеившейся в лесных зарослях. Ее зеленые берега упирались в вековые деревья. Если долго смотреть на плавное течение речки, то казалось, что деревья растут прямо из воды. Здесь было тихо и спокойно.

— Привал и отдых, — услышали партизаны голос своего командира.

Небо уже давно очистилось от туч, и солнечные лучи купались в свежеумытых зеленых верхушках вековых деревьев.

Золотухин, хотя и чувствовал себя очень плохо, улыбнулся Хатагову:

— Доброе утро, командир. Слышал ночью два взрыва. Ну, подумал, отличная работа… А я себя лучше чувствую…

— Добрым это утро будет, если мы тебя поставим на ноги. Вот отдохнем, а потом сделаем тебе перевязку. А сейчас — спать!

Раненый с чувством какой-то нежности посмотрел в голубоватые глаза командира. Его сухие и потрескавшиеся губы слегка зашевелились, на ресницы набежали прозрачные капельки.

Хатагов, прикрыв глаза, старательно вытирал рукавом выступавшие на лбу крупные капли пота.

К полудню отдохнули, освежились в речке, позавтракали. Ко всем будто вернулись прежние силы — хоть сейчас снова на задание.

Один только Золотухин отказался от еды, молчал, щеки его пылали, глаза лихорадочно блестели. По всему было видно, что у него сильный жар и необходимо было срочно что-то предпринимать.

Хатагов спустился к реке, вымыл руки и протер их оставшейся самогонкой. Потом склонился над Золотухиным. Повязка и листья подорожника были в сукровице и отдавали дурным запахом загноившейся раны. Командир внимательно осмотрел рану, промыл ее и произнес:

— Буду резать! Вскрою гнойник, вытащу пулю, продезинфицирую и забинтую рану. Только так!

Это он говорил самому себе, но Золотухин и партизаны все отлично слышали. Первым откликнулся Золотухин:

— Режьте, товарищ командир, все равно помирать!

Кругом рассмеялись, а Золотухин, ободренный их смехом, спросил Хатагова:

— Как оперировать, под наркозом или без?

— Слушай, Ваня! — серьезно сказал Хатагов. — Операция пустяковая, но будет больно. Сейчас еще тебя можно спасти, но завтра — конец.

— Я же согласен, товарищ Хатагов! Рука у вас легкая. Вот увидите — глазом не поведу.

Единственный хирургический инструмент, которым располагал Хатагов, — это охотничий нож. Его-то Хатагов и наточил так, что им можно было бриться. Он все увереннее входил в роль хирурга. Засучил рукава, оглядел своих «санитаров» и дал им нужные распоряжения. Двое должны были держать больного, третьему поручили вскипятить воду в железной кружке и сделать жгуты и «бинты» из своей нижней сорочки.

«Хирург» приметил во время купанья, что у этого партизана сорочка оказалась белее, чем у других. Когда все было готово, Хатагов, ко всеобщему изумлению, положил на «операционный стол» пакет ваты, марлю, обернутую в пергамент, и поставил пузырек с йодом. Все это он извлек из-за пазухи. Чувствуя на себе удивленные взгляды партизан, он с ходу окунул кривое лезвие ножа в кружку с кипятком и приступил к операции.

— Ну, тезка, — обратился он к Золотухину, — теперь держись. Хлопцы, накладывайте жгут! Та-ак, хорошо… Держите больного покрепче!

Он легко провел лезвием ножа по ране и вскрыл нарыв. Хлынувшую кровь убирал ватой. Потом раздвинул края раны и кончиком ножа быстро извлек из нее маленький кусочек металла.

— Ну вот, главное зло удалено, — проговорил Хатагов.

Он довольно искусно обработал рану, вложил тампон, туго забинтовал ногу.

— Теперь снимайте жгут, ребята. Кажется, операция прошла удачно, — проговорил он, вытирая крупные капли пота, густо усеявшие его лоб.