Тотырбек Джатиев - Пламя над Тереком

Словом, весь номер этой газеты был посвящен покойному гаулейтеру, казнь которого потрясла не только всех оккупантов, но и самого фюрера в его фашистском логове, именовавшемся Ставкой.

— «…ВТОРОЙ ПОСЛЕ ГЕББЕЛЬСА ОРАТОР И ПРОПАГАНДИСТ НОВОГО ПОРЯДКА, — ЧИТАЛА ДАЛЬШЕ МАЗАНИК, — …ПРАВАЯ РУКА ГИТЛЕРА…»

Когда Галя кончила читать, Хатагов сказал:

— В судьбе Кубе они предчувствуют судьбу всех гаулейтеров. Такая же участь ждет и самого Гитлера.

— Я готова и под Гитлера мину подложить, — сказала Елена Мазаник.

— Нет, — ответил Хатагов. — Сейчас за тобой и за Марией фашисты начали охотиться, как матерые хищники.

— Дядя Ваня, — проговорила Елена. — Между прочим, полагалось бы и нам справить свои, партизанские, поминки по Кубе.

— Галя, — весело произнес Хатагов. — Ты самый золотой человек на свете. Будут поминки! Я даже готов на них лезгинку сплясать!

Когда Хатагов вышел из землянки, он хотел кликнуть Ивана Плешкова и Грищенко. Но их не оказалось на месте.

— Где Плешков? — спросил он дежурного охранника.

— В красном уголке, товарищ комиссар, он политчас проводит.

Хатагов подошел к блиндажу, где обычно проводились политзанятия, собрания, боевые летучки. Бойцы посторонились у входа, давая ему дорогу, но он сказал, что послушает здесь.

Иван Плешков, развесив им самим нарисованную карту боевых действий, рассказывал о разгроме немцев на Орловско-Курской дуге, о наступлении Красной Армии по всему фронту.

Когда он закончил беседу и спросил, все ли он ясно рассказал, партизаны поблагодарили его за толковую лекцию, а Макар сказал:

— Ты, Иван, все понятно разъяснил, из тебя оратор первый сорт, но про фон Кубе нам толком скажи, — кто его угрохал?

— Я, хлопцы, про него не больше вашего знаю, — с лукавинкой отвечал Плешков, — кокнули его — и концы, чего ж тут резину тянуть.

— Тебе больше нашего положено знать, — не унимался Макар, — на то тебя и агитатором сделали, и к комиссару ты ближе стоишь.

Хатагов понял, что надо выручать Плешкова, и попросил слова.

— Вот, товарищи, — сказал он, — у меня в руках фашистская газета. Я только что ее получил. Что же пишут в ней фашисты? Вот послушайте.

В наступившей тишине звучал голос комиссара.

— Из этого ясно, товарищи, — продолжал Хатагов, — какой птице голову свернули.

— Ясно, — послышались голоса, — но интересно — кто?

— Скажу вам по правде, — отвечал спокойно Хатагов, — этого палача казнили мы с вами. Понимаете — мы!

— Вот это точно, — отозвался Иван Плешков, обращаясь к Макару, — и ты, Макар, и я, и Трошков, словом, все мы.

— А придет время, товарищи, — продолжал Хатагов, — и мы прочтем в наших газетах имена героев.

Ответ Хатагова, может быть, и не полностью исчерпывал любознательность Макара, но сознание того, что и он, и его друзья причастны к этому подвигу, вполне его удовлетворяло.

— А можно у вас попросить газетку, — робко обратился Макар к комиссару, — мы тут ее с хлопцами почитаем.

— Почему же нельзя, — ответил Хатагов, — возьмите, она мне не нужна.

И он, протянув Макару газету, вышел с Плешковым из блиндажа. Как только стихли шаги Хатагова, партизаны обступили Макара.

— Ну, Макар, ты у нас и голова — цены тебе нету, — послышался чей-то голос.

— И до чего же хитер, каналья, — вторил ему Иван Золотухин, — без тебя просто хоть помирай.

— Только уговор, — слышался знакомый нам тенорок, — всем поровну, как при коммунизме.

— Никого не обижу, — с нескрываемым важничаньем говорил Макар, стараясь отрывать от газеты ровные кусочки на самокрутки.

Тем временем Хатагов послал Плешкова к коменданту базы Грищенко с особым заданием: подготовить специальный ужин.

Вечером в просторной штабной землянке за столом, накрытым скатертью из парашютного шелка, сидели командир бригады Николай Петрович Федоров, комиссар и командир группы Харитон Александрович Хатагов, начштаба бригады Дмитрий Федорович Чуприс, начспецотдела Тимофей Васильевич Зверьков, которого друзья за его оборотистость прозвали гебитскомиссаром. Они сидели, так сказать, на своем «начальственном» месте. По обеим сторонам стола, сколоченного из березовых жердей, разместились гости — Мария Борисовна Осипова и Елена Григорьевна Мазаник, ее сестра Валентина Григорьевна Мазаник-Шуцкая, врач Александра Титовна Долмат и никогда не унывающие веселые радистки.

Тамадой, как всегда в торжественных случаях, был Харитон Хатагов. Он блестяще справлялся со своими обязанностями тамады — не давал ни на секунду скучать собравшимся, рассказывал анекдоты, сыпал прибаутками, произносил величальные тосты в честь каждого собравшегося — словом, его таланту мог позавидовать самый заправский тамада, проведший не одну сотню свадеб и пирушек за пышными столами в осетинских селениях.

Надо сказать, что стол был накрыт по-царски. В деревянных и глиняных чашках дымилась перловая каша с мясом, румянилась горка картофеля — знаменитой белорусской бульбы, в небольших котелках томились запеченные в сметане грибы. Были тут и белорусские драники, и свежие яблоки, и груши.

Над всеми этими яствами высилась запотевшая бутыль прозрачного, двойной очистки, самогона, раздобытого неведомо где Иваном Плешковым. Он эту бутыль водрузил на стол с таким важным и горделивым видом, будто привел в штаб плененного им фашистского генерала.

Гулом одобрения встретили его собравшиеся, а Хатагов наклонился к Федорову и шепнул на ухо так, что все услышали:

— У него свой винный погреб.

Федоров только рукой махнул: «Дескать, этот хоть из-под земли достанет».

За столом не было теперь только одного человека — Петра Трошкова, который ушел на боевое задание и до сих пор не вернулся. Решили начинать «поминки» без него, хотя он и участвовал в подготовке операции «Кубе».

— Прошу наполнить бокалы! — сказал тамада, налил себе в кружку самогон и встал. За ним встали другие, понимая, что будет провозглашен важный тост, иначе комиссар и не вставал бы. — Дорогие друзья, я даже затрудняюсь назвать наши веселые «поминки» по палачу фон Кубе шуткой. Взрыв партизанской мины под гаулейтером — это, конечно, огромной важности факт. Но это не самое главное, что сделали мы для победы. Придет время, и мы узнаем, друзья, еще более потрясающие дела наших партизан. И тогда каждый гражданин нашей великой страны поймет, в каких гигантских масштабах вела работу наша партия коммунистов по организации и развертыванию партизанской борьбы.

В блиндаже установилась такая тишина, что, казалось, люди затаили дыхание. Комиссар почувствовал, что говорит о самом важном, и продолжал:

— Что особенно ценно и дорого нам, людям, которых называют народными мстителями? А то, дорогие друзья, что в наших рядах сотни тысяч бойцов, среди которых представители всех национальностей — русские, белорусы, евреи, поляки, украинцы, болгары, чехи, словаки и югославы. Есть среди нас и лучшие сыновья немецкого народа. Такого интернационального братства по оружию история никогда раньше не знала. И вы чувствуете, какие результаты дает боевое, антифашистское содружество народов. Разгром немцев под Москвой, на Волге, на Кавказе и Курской дуге… Близится время освобождения Киева и Минска. Правда, дорогой ценой достается победа. Путь к ней обильно орошается кровью наших бесстрашных воинов. С нами нет сегодня многих наших боевых друзей — Якова Кузнецова, Василия Щербины… С прискорбием я должен вам сообщить, что, перелетая линию фронта, погиб замечательный командир и комиссар нашей бригады Дима Кеймах. Еще при его жизни нас называли «димовцами», так будет и впредь. Вечная слава героям! Вечная память нашим друзьям по оружию!