Бямбын Ринчен - Заря над степью

Еще в своем кочевье слышал он рассказы о грандиозных народных волнениях в провинциях Шаньси и Ганьсу. Ну а здесь, в Калгане, ему уже не раз пришлось столкнуться с людьми, которые не только слышали об этих событиях, но и сами принимали в них участие. Насанбат узнал, что тайпинское восстание охватило миллионы крестьян, поднявшихся против своих угнетателей.

И все же в новой жизни Насанбата было немало такого, что при всей видимой простоте оставалось недоступным его пониманию. Он недоумевал: в далеком от моря Калгане вдруг появилось много дешевых английских и американских товаров, но почему-то изобилие этих товаров не приносило облегчения простому народу, жизнь становилась все тяжелее и тяжелее…

Люди объясняли это по-разному, но все сходились на том, что времена наступили трудные. Вытеснялось и вымирало кустарное производство, разорялись мелкие торговцы, ремесленники, ткачи и бедные крестьяне. И в народе зрела ненависть к чужеземцам.

Чжу, учитель Насанбата, которого глубоко уважал и резчик Чжан, был человек начитанный. Он хорошо знал историю своей родины и часто повторял, что, если бы люди придерживались добрых нравов времен легендарных правителей Яо и Шуня, когда хозяева вели себя как хозяева, подданные как подданные, отцы как отцы, а дети как дети, жизнь была бы мирной и спокойной. Но старый Чжан не соглашался с ним. Он считал, что люди должны заниматься своим ремеслом, своим делом и не вмешиваться в чужие дела, тогда у каждого будет пиала риса.

Монгольский писатель Инжинаши в своих статьях обличал китайских колонизаторов, захвативших обширные пастбища Внутренней Монголии; не щадил он и монгольских нойонов за то, что они продают свои земли чужестранцам, за то, что они стыдятся говорить на родном языке и стремятся выдать себя за китайцев — носят китайскую одежду и относятся к своим соплеменникам более высокомерно, чем самые чванливые китайские чиновники.

Изредка наезжавшие в Калган монгольские ламы из Сунидского монастыря в Чахаре, встречаясь с Насанбатом, уговаривали его пойти в их монастырь. "Только отряхнув прах суетного мира и перейдя к созерцанию, можно постичь истину", — говорили они. Но юноша не соглашался. Ему все чаще приходили на ум слова отца, что все ламы и нойоны одним миром мазаны. И действительность подтверждала отцовские суждения. В самом деле, взять хотя бы нойонов; все они считают себя слугами маньчжурского императора и ненавидят тех, кто живет в дружбе с русскими. А китайские торговцы, которые заботятся лишь о своих доходах и считают, что под небом меж четырех океанов должны процветать только китайцы? Эти монголов и за людей не считают! Любознательному юноше захотелось побывать в Пекине, посмотреть своими глазами на столицу дайцинов.

Старый добрый Чжан снабдил Насанбата адресами знакомых мастеров, с которыми в молодости ему приходилось украшать дома священников и лам из монастыря Юн-хо-гун, дал адреса нескольких лам этого монастыря, и Насанбат отправился в путь.

И вот он в Пекине…

Насанбат лежал на кане, и мысли его бежали чередой, воскрешая в памяти события последних дней.

Первое, что поразило воображение молодого монгола, была величественная крепостная стена с зияющими жерлами пушек. Но, подойдя ближе, он обнаружил, что эти устрашающие жерла нарисованы на досках!

Проезжая через крепостные ворота, Насанбат увидел лежащего на дороге мальчика лет двенадцати, который громко стонал, но люди проходили мимо, не обращая на него никакого внимания, Насанбат ехал на чужой арбе и, к своей досаде, не мог остановиться, чтобы помочь подростку. Он опасался, как бы арба не наехала на лежавшего, но мул осторожно обошел больного.

Всю следующую неделю из головы Насанбата не выходил тот случай. "Вот и я могу так заболеть в этом большом чужом городе и, никому не нужный, так же буду валяться на мостовой…" — с грустью думал Насанбат.

А нищие! Сколько их было здесь! Они стояли и сидели у больших ворот Цянь-мынь и под громадным мостом, перекинутым через реку. Кое-как прикрыв свое тело лохмотьями, грязные, истощенные, покрытые паршой, они назойливо кричали, выпрашивая у прохожих подаяние.

Насанбат как-то кинул им несколько монет. Поднялся невообразимый галдеж. Нищие с криком сбились в кучу. Насанбат растерялся и бросил еще пригоршню мелочи. Но когда юноша увидел, как нищие, крича и сбивая друг друга с ног, бросились за монетами, он поспешил скрыться.

"Если бы собрать нищих со всех городов Китая, их число, пожалуй, намного превысило бы все население Монголии. В одной только столице маньчжурского императора, которого ламы считают воплощением Манджушри, нищих больше, чем жителей не только в нашем хошуне, но и во всем сайннойонханском аймаке", — думал Насанбат.

Офицеры императорских войск, что расквартированы в Пекине, — бездельники и кутилы; они вели себя так высокомерно, что можно подумать, будто они и впрямь самим господом богом призваны управлять многомиллионным китайским народом.

"Недаром тайпины хотели уничтожить маньчжуров заодно с китайскими чиновниками", — продолжал размышлять Насанбат.

В соседней комнате кто-то закашлялся. Потом послышалось шарканье туфель. Насанбат догадался, что это встал хозяин монастырского постоялого двора. Он вскочил, быстро оделся и вышел из комнаты. Монах рассматривал цветущее абрикосовое дерево, за которым он любовно ухаживал.

— Уже встал? Так рано! — удивился он, увидев Насанбата. — Наши гости привыкли поздно ложиться и поздно вставать. А ты, видимо, еще не отвык от северного обычая вставать вместе с солнцем. Я, между прочим, видел то, что ты переписал из "Троецарствия", ты меня порадовал — из тебя выйдет неплохой писец. Нам обоим повезло. Тебе посчастливилось остановиться у нас потому, что Жанжа-ху-тухта уехал со своими людьми в провинцию — хочет переждать смутное время в глуши. Так что тебе будет здесь спокойно, а я приобрел хорошего писаря… Между прочим, пекинцы недолюбливают приезжих, поэтому сними-ка лучше монгольскую одежду и надень китайскую.

— Но вы же носите ламское одеяние? — возразил Насанбат.

— Я — другое дело. Мы, ламы, пользуемся покровительством императора.

— Тогда почему же хутухта уехал в провинцию?

— Ну, ты еще молод, чтобы все знать. Это тебя не касается. Нам, простым смертным, не дано знать то, что видно прозорливому оку уважаемого хутухты!

В тот же день Насанбат решил осмотреть Пекин. Он вышел за крепостную стену, потом обошел немало шумных и многолюдных улиц. В книжном магазине он приобрел несколько книг, переведенных с европейских языков. Насанбат решил, что эти книги помогут ему узнать много нового. Потом случайно встретился с человеком, который продавал запрещенные книги, и купил их тоже. В ювелирном магазине он долго рассматривал изделия из слоновой кости, драгоценных камней, золота и серебра. "Какие умелые руки создавали эти вещи! — думал он, любуясь тончайшей работой безымянных мастеров. — Как много прекрасного могли бы создать люди, если бы им жилось получше!" Насанбат с благоговением преклонялся перед трудом скромных, безвестных мастеров, которые претворяют холодный металл, мертвую кость и камень в чудесные вещи.