Кейт Куинн - Сеть Алисы

– Я подтверждаю, что девушка работает у меня. Документы ее в порядке.

Рене Борделон встал рядом с Эвой и, опершись на трость с серебряным набалдашником, сверкавшим в лунным свете, в безупречно изящном приветствии коснулся полей своей шляпы.

Немец его узнал.

– Герр Борделон…

Рене одарил патрульного презрительно-вежливой улыбкой и взял Эву под руку.

– Доложите об инциденте коменданту Хоффману, если угодно. Доброй ночи.

Шагая по улице, Эва облегченно выдохнула.

– С-спасибо, мсье.

– Не за что. Я не прочь обслуживать цивилизованных немцев, но грубиянов люблю поставить на место.

Эва высвободила руку.

– Не смею вас з-задерживать, мсье.

– Пустяки. – Борделон вновь взял ее под руку. – Вы без пропуска, я провожу вас до дома.

Изображает из себя рыцаря , – подумала Эва. – Однако он вовсе не рыцарь, так чего ему надо? С их последнего разговора, так ее напугавшего, минуло два дня. И сейчас пульс ее зачастил, но она понимала: как бы ни хотелось избавиться от хозяина, отказаться нельзя. Приноравливаясь к его шагу, Эва призвала на помощь свое заикание. Если Борделон затеял очередную проверку, его ждет самый тягучий разговор на свете.

– Весь вечер у вас сияли глаза, – сказал Борделон. – Может, вы влюбились, мадмуазель Ле Франсуа?

– Нет, м-м-м-мсье. На это нет в-в-времени.

Надо прикончить кайзера .

– Однако что-то зажгло ваш взгляд.

Замысел цареубийства. Нет, не думай об этом .

– Б-б-благодарность за все, что имею, мсье.

Они свернули с набережной. Еще пара кварталов и…

– Вы очень неразговорчивы. Для женщины это редкость. Интересно, о чем вы думаете? Весьма любопытно. Как правило, меня не заботит, что творится в женской голове, обычно там ничего, кроме банальностей. Вы банальны, мадмуазель?

– Я простая девушка, м-м-мсье.

– Так ли?

Не сомневайся. Пожалуй, надо щебетать, по примеру безмозглой Кристин. Замучить его глупостями .

– П-почему вы так н-назвали свой ресторан, мсье? – Эва спросила первое, что пришло в голову.

– Опять Бодлер. Подавленные жалобы мои Твоя постель, как бездна, заглушает, В твоих устах забвенье обитает, В объятиях – летейские струи [3] Бодлер Ш. Лета / Пер. С. Рубановича. .

Затевая этот разговор, Эва не предполагала услышать такую чувственность в ответе.

– М-мило, – пробормотала она, ускоряя шаг.

Еще квартал и…

– Мило? Нет, мощно. – Борделон придержал Эву, его длинные пальцы почти сомкнулись на ее руке. – В загробном мире Лета – река забвения, мощнее которого ничего нет. Именно забвение предлагает мой ресторан – оазис цивилизации, где на час-другой можно забыть об ужасах войны. Уж поверьте, всякий кошмар поддается забвению, если правильно одурманить чувства. Еда – одно средство. Алкоголь – другое. Притягательная сердцевина меж женских бедер – третье.

Он произнес это небрежно и как всегда бесцветно. Эва залилась румянцем. Правильно , – подумала она, – Маргарита и должна покраснеть. Милый боженька, доставь меня домой!

– Вы вспыхнули? – Борделон склонил голову набок, разглядывая Эву. В лунном свете седые виски его отливали серебром. – Я ждал, покраснеете ли вы. В глазах-то ваших ничего не прочтешь. Окна души? Про ваши так не скажешь. Твои глубокие и темные глаза, Как ночь бездонные, порой как ночь пылают; Они зовут Любовь, и верят и желают; В них искрится то страсть, то чистая слеза! [4] Бодлер Ш. Глаза Берты / Пер. Эллиса (Л. Л. Кобылинского). – не сводя с Эвы немигающего взгляда, процитировал Борделон, от чего она смешалась окончательно. – Чего в вас больше, мадмуазель Ле Франсуа, страсти или чистой слезы? – Борделон коснулся ее пылающей щеки. – Судя по румянцу, наверное, последнего.

– Дамы о таком не говорят, – выдавила Эва.

– Не будьте мещанкой. Вам не идет.

Слава богу, они добрались до ее квартиры. Эва нашарила в сумочке ключ и шагнула под массивный козырек над крыльцом, чувствуя, как струйка пота сбегает по спине.

– С-спокойной ночи, мсье, – попрощалась Эва, но Борделон ступил в тень навеса и неторопливо прижал ее к двери.

Эва не видела его лица, только чувствовала запах дорогого одеколона и масла для волос. Он склонился к ней и, минуя ее губы, лизнул впадинку меж ключиц, оставив влажный прохладный след. Легкое прикосновение его языка Эву парализовало напрочь.

– Хотелось узнать, какая вы на вкус, – отстраняясь, сказал Борделон. – Сладкая, но отдаете дешевым мылом. Вам подошел бы аромат ландыша. Что-нибудь этакое легкое, душистое, юное.

Ни курсы в Фолкстоне, ни натаска Лили, ни прежняя жизнь в Лондоне и Нанси не смогли подсказать, что на это ответить. Эва просто замерла, точно зверек, попавший в луч прожектора. Он уйдет. Сейчас он уйдет, и ты усядешься за донесение. В Лилль приезжает кайзер . Но великолепие бесценного сведения слегка померкло. Его пригасил острый, как бритва, взгляд хозяина «Леты».

В учтивом прощании Борделон перехватил трость и приподнял шляпу.

– Я вас хочу, – сказал он буднично. – Что странно, поскольку обычно меня не привлекают неотесанные девственницы, пахнущие дешевым мылом. Но в вас есть этакое неухоженное изящество. Поразмышляйте над этим.

О господи! – подумала Эва, не шелохнувшись. Борделон поправил шляпу и зашагал прочь.

Видимо, кто-то из соседей еще не спал – в соседнем доме скрипнула ставня. Какое счастье, что массивный козырек не позволял увидеть сцену, в которой собутыльник коменданта приложился к девичьей шее. К горлу подкатила тошнота, Эва яростно отерла влажный след меж ключиц.

– Предатель! – вслед удалявшейся фигуре крикнул сосед, надежно скрытый темнотой. И смачно плюнул.

Рене Борделон остановился и, приподняв шляпу, отвесил легкий поклон невидимому обидчику.

– Доброй ночи, – сказал он, усмехнувшись.

– Мать честная! Ай да маргаритка! – Выслушав доклад, Лили расплылась в улыбке. – Удачная бомбежка, и через две недели войне конец!

В ответ Эва тоже улыбнулась, хоть ликование ее угасло.

– Приближенные кайзера, фабриканты и все прочие, кто наживается на бойне, захотят ее продолжить. – Она понимала, что громоздкую военную машину враз не остановить.

– Смерть подонка станет началом ее конца. Утром я отбуду, как только пройдет комендантский час. – Лили спрятала донесение за подкладку сумки с шитьем (нынче по документам, реквизиту и манерам она была белошвейкой Мари) и стала расстегивать крючки на ботинках. – Курьеру такое не доверю, сама отвезу в Фолкстон. Может, куплю себе сомнительную шляпу, раз уж буду в стране, где ее можно надеть. Хотя вряд ли у вас, англичан, есть что-нибудь сомнительное, даже шляпы…

– Ты сможешь п-попасть в Англию? – изумилась Эва.