Галина Пономарёва - Щит и вера [litres]

В один день подвода Анисима нагнала сбившихся в кучку людей, снятых с впереди едущих саней. Здесь было определено поселение. Среди поселенцев оказалось больше женщин. Они стояли, обхватив своих ребятишек в возрасте трёх – десяти лет.

– Стой! – обратившись к конвоиру Анисима, закричал старший конвоя. – Здесь не хватает двоих! У вас в обозе много людей, через край, оставьте здесь кого-то, всё равно в одном месте всем не позволят быть!

– Да возьмите вот пацанов! Аккурат двое их! – отозвался конвоир. И стал с саней за руки стягивать мальчиков.

– Да побойтесь Бога! Это же сыновья мои! – закричал Анисим, а Евдокия тут же запричитала. – Оставьте их в семье, ведь погибнут мальцы!

– Не сдохнут! Вон их тут сколько! Так по нормативу положено! – грозно ответил конвойный.

Мальчиков прикладами ружей отбили от крепко держащей их руками Евдокии, которая голосила и кричала, несчастная женщина не знала, как уберечь детей. Она просила о пощаде, о милости, просила конвойных взять, что они только пожелают, но всё было бесполезно.

Молчащие люди, глядя на мечущуюся мать и плачущих детей, тоже стали кричать и рыдать. Оказалось, этапированных распределяют в каждой точке по количеству, их вовсе не интересовали семьи, поэтому дети часто попадали без родителей в назначенное для поселения место. И это было трагедией для оставшихся в живых. Сыновей Анисима втолкнули к стоящим людям, он только успел бросить им кое-что из одежды и инструмента. Долго ещё девочки и женщины оплакивали потерянных в бесконечной тайге детей. Обоз продолжил путь.

Таёжный зимник вывел их на небольшую речку, которая извилистым овражком бесконечно петляла по тайге. На берегу речки Таванги и остановился караван из нескольких саней, на которых было от силы человек десять взрослых.

– Вот и закончилось ваше путешествие. Располагайтесь, кулацкие недобитки! Может, здесь сами сдохнете и руки о вас пачкать не надо будет! – сказал на прощание возница и повернул лошадей назад. Всех выбросили прямо в снег, напоследок прихватив что-нибудь из понравившегося имущества новых «переселенцев».

Вечерело, близилась ночь. Женщины и дети заголосили. Надо было устроить ночлег. Как никогда пригодилась охотничья палатка Анисима, куда разместили детей. Мужчины и мальчики-подростки взялись за заготовку дров. Сколько было топоров, все пошли в работу, наполняя зимнюю тайгу новым стуком. Остальные принялись заготавливать хворост. Никогда ещё Анисим не видел таких могучих деревьев. Они стояли непроходимой стеной. Снежные шапки на их верхушках сливались с небом, толщина стволов не охватывалась руками одного человека. Поселенцы сложили большой костёр. Взрослые устраивались на ночлег возле него. Анисим распределил дежурство возле огня. Так прошла первая ночь в необжитом, суровом таёжном северном крае, таком непохожем на степной Алтай.

Утром на лошадях подошёл охранный дозор. Проверили наличие всех переселенцев, открыв учётную карточку на каждого сосланного, даже на ребёнка. Оказалось, что в десяти – двенадцати километрах от места, определённого для репрессированных крестьян, располагалась в селе Пудине спецкомендатура. И оттуда приезжали энкавэдэшники, проверяли наличие людей на месте определения поселения. Евдокия кинулась в ноги одному из них и с мольбой стала просить о том, чтобы сказали ей, где же сыночки. Ответа не последовало, сочувствия тоже. Стражники объявили об условиях проживания:

– Обживаетесь самостоятельно, на помощь не рассчитывайте, на харч тоже, врачей вам не подготовили, кругом тайга на десятки вёрст, бежать некуда. Летом – болота. За вами ничего нет! Так что осваивайте новые места! – с издёвкой в голосе озвучил один из конвоиров.

– Вас даже охранять не надо! Побежите – погибель верная!

Погарцевав на лошадях, они скрылись в тайге.

Всю зиму три семьи жили вместе в выкопанной землянке, питались дичью, заваривали еловую хвою, наладились муку делать из кореньев и засохшей лебеды, от такой «пищи» часто болели. За зиму из девятнадцати человек умерли от цинги четверо. Семья Анисима, не считая сыновей, встретила первую весну в таёжном крае без потерь. Мужчины заготавливали лес, чтобы летом приступить к строительству домов, пушнину на будущие шубы. Первая зимовка показалась бесконечной. Положение спецпереселенцев, выгрузившихся в дремучей тайге, было чем-то средним между положением отшельников, отвергнутых обществом, и положением заключённых. Весь смысл их существования состоял только в одном – приспособлении к условиям суровой природы и стремлении не умереть от голода или мороза до наступления следующего дня. Островки этой мученической жизни, разбросанные по всему таёжному северному краю, были своего рода заповедниками, где непрерывно шёл эксперимент по естественному отбору людей.

Пришла весна. Надо было отвоёвывать землю у тайги. Вековые деревья пилили, корчевали вручную, лошадей не было. Анисим со своей семьёй тоже раскорчевал своё поле, посеял зерно, посадил картошку, овощи, срубил избу. Из трёх семей появилось небольшое поселение – Средняя Таванга. Оказалось, что уже есть Нижняя и Верхняя, а теперь появилась Средняя. Хлеб и кое-что из товаров служба комендатуры завозила раз в месяц, отоваривали под будущий урожай. Как выяснилось, в ближайших сёлах большая часть населения – раскулаченные крестьяне со всей России. Анисиму с большим трудом удалось узнать, что его сын Галактион живёт в Нижней Таванге в одной семье, но вот другой сын, Илья, умер, не пережил зимы. Это была тяжёлая потеря! Всей семьёй оплакивали сыночка. Галактиону дать о себе знать не получалось. Переписка была запрещена. Один из конвоиров за пушного зверька согласился передать устно сыну о его семье и принести ответное слово, как только будет возможность.

Пришла весна и в Луговое. Дочки Калины Самсоновича и Анна Самсоновна так и жили в землянках на подаянии селян. Анна Самсоновна вместе с девочками заготавливала чайные и целебные травы, сушила грибы, лесную ягоду, благо в лес не запрещалось ходить. Все, что там съестного произрастало, солилось, сушилось, варилось впрок. Летом было легче. Зимой одолевал мороз, сказывались проблемы с дровами, поэтому летом собирали и сушили кизяк, заготавливали валежник. Таким образом выживали.

Весной 1928 года в Луговое вернулся из австрийского плена Григорий Самсонович Зыков, на которого его жена, Марья Назаровна, в марте 1915 года получила известие о его гибели.

Днём его увидел Гамозов Василий стоящим на пустыре, где прежде был родовой дом Зыковых, а теперь дружно всходил бурьян, а от построек даже следа не осталось. Григорий, в солдатской шинели, с вещмешком за плечами, как будто только что демобилизовался из действующей армии, стоял на месте своего дома.