Галина Пономарёва - Щит и вера [litres]

Дуняша по зареву огня, увиденного из окна, по оружейному залпу поняла о разыгравшейся трагедии без рассказа мужа.

– Где они? – только и спросила Дуня.

– Там, на углях сгоревшего дома, жару хватит, пока не замёрзнут. А я за мужиками, землянку выкопаем да печь сложим по-быстрому, – взяв лом, лопаты и верхонки, спешно пояснил Анисим.

– Что же красные? Ведь поубивают? – испуганно проронила Дуняша.

– А мы там, знаешь, между леском и кладбищем выкопаем, не найдут и не увидят. А ты с бабами нашими поговори, чтоб кормёжку организовали по очереди. Не откажут, – уже закрывая двери, закончил Анисим.

Он пошёл по соседям, обошёл Гамозовых, Храмовых, Куликовых… Мужики без лишних слов, взяв ломы и лопаты, тут же собрались и пошли к назначенному Анисимом месту. Отбросав снег, оголив ещё не промёрзшую землю, дружно и молча начали работу. В течение часа к ним присоединились ещё пять человек. Жители села, многие из которых держались старой веры, уважавшие Зыковых за веру, трудолюбие и честность, взялись за спасение семьи Калины Самсоновича, не сговариваясь. К вечеру землянка с выложенной печью была готова. Анисим чуть ли не бегом бросился за погорельцами.

Приблизившись к пожарищу, он увидел Алёну, сидящую на обгорелом бревне, и молчаливо присевших рядом девочек. Алёна, так и не пришедшая в себя, широко раскрытыми глазами смотрела в одну точку. Было очевидно, что она не очнулась, покинувший разум так и не вернулся к несчастной женщине. Девочки, понимая, что спасения не будет, от холода перестали плакать и беспомощно жались к матери. Охрана с усилением к вечеру мороза ушла, бросив страдальцев. Из-за сарая вышла Евдокия, держа в руках одежду. Анисим, схватив за руки девочек и Алёну, набросив тулупчики и надев валенки, потянул их к окраине села. Алёна шла покорно, но явно не узнавала ни Анисима, ни дочерей. Взгляд был мутным и отрешённым. До вырытой землянки добежали быстро. Это жилище представляло собой яму, в которую вели земляные ступени. Сверху были набросаны доски, ветки деревьев и выходила небольшая труба. Спустившись вовнутрь ямы, девочки припали к топившейся и изрядно поддымливавшей печи. Евдокия на перевёрнутой бочке наладила стол со скромным съестным. Девчонки набросились на картошку, хлеб и молоко как галчата. В стенах были выкопаны углубления, в них настелили соломы, тряпок, это должно было служить кроватями и постелью. Алёна молча повиновалась, она немного поела и легла в отведённую ей «кровать».

– Танюшка, – обратился к старшей племяннице Анисим, – мамка заболела, тебе придётся быть за старшую.

– Я знаю, мамка стала убогонькой, и теперь её Боженька пожалеет. Только бы не померла! Я, дяденька Анисим, всё понимаю! Будем здесь зимовать тихо-тихо, нас никто и не заметит. Печку буду топить ветками по ночам, а днём выходить не будем. Я девчонкам так накажу. Вы только не бросайте нас! Я справлюсь! – по-взрослому рассуждала восьмилетняя Татьяна.

– Ну что ты, что ты, милушка, кто ж вас бросит! – приласкав девочку, чуть не плача сказала Дуняша. – К вам каждую ночь будут наши бабы приходить, еду носить, кто что сможет. Дядя Анисим и я обязательно навещать вас будем. А весной к нам переедете, а может, и раньше. Вот всё уляжется, и к нам переведём вас. Лампея с Федорой подошли к Дусе, обхватили её ручонками и дружно начали реветь.

– Ну ладно вам реветь, – строго остановила плачь Татьяна. – Дяденьке и тётеньке идти надо, а то ну как заметят.

Девочки тотчас попритихли.

Попрощавшись с племянницами, Анисим и Евдокия заспешили домой. Дома мальчишки продолжали крепко спать, радуясь, что их никто не беспокоит. Приготовленная им еда была съедена, дом истоплен, со стола убрано, и чугунок с борщом стоял в загнёте печи.

С наступлением утра луговчане со страхом ждали, что предпримут красные, обнаружив исчезновение несчастных жертв, что ждёт селян, семью Анисима Самсоновича. Но с наступлением утра войска покинули село, оставив созданную ими комячейку (ячейка коммунистов) и небольшой военный гарнизон, который не проявил никакого интереса к погорельцам.

По ночам женщины вместе с Евдокией поочерёдно носили еду страдальцам, Анисим занимался заготовкой дров, печью, которая нещадно дымила от сырости и спешности кладки. Хуже всего было с Алёной. Женщина не только не пришла в себя, но стала отказываться от пищи и через два месяца померла. Схоронили её тоже ночью, на сельском кладбище, рядом со свекром Самсоном Дмитриевичем Зыковым. Девочки вели себя смирно, Танюшка научилась готовить простую пищу, штопать, шить. Её детство быстро закончилось. Сёстры слушались её. Они боялись, что и их старшая сестрёнка, как мать, лишится разума и умрёт. Поэтому они не шалили, безропотно подчинялись старшей сестре.

Зима была не злая на морозы. Пришла весна 1919 года.

В Луговом, как и везде, Советы создали коммуну «Заря». Председатель коммуны Иван Прозоров был не из луговских, прислали его из Камня. Он был большевик, человек энергичный, много умеющий делать руками, мастеровой. С ним пришла его семья и ещё несколько городских людей, а также российские переселенцы из других сёл. Из Лугового в коммуну вступили бывшие работники и батраки, не связанные хозяйством. Земли коммунары отвели себе достаточно, но обрабатывать её было нечем. Кое-что привезли с собой коммунары из Камня, но лошадей не было, землю пахали на себе.

Крестьян же не трогали. Но зависть и ненависть коммунаров к прежним крестьянским хозяевам нарастала. Было запрещено использовать батрацкий труд, то есть «эксплуатировать» людей. Крепкие крестьянские хозяйства остались без работников, и надеяться оставалось только на себя.

Анисим Самсонович, как и многие другие крестьяне, вынужденно сократил количество пашни. Торговать Советы запретили. Основной кормилицей стала паровая механическая мельница, которая обслуживала всех: и коммунаров, и крестьян, и не только луговских. К весне Дуняша родила дочку, назвали её Аксиньюшкой. Про дочек Калины Самсоновича власть, казалось, забыла, но в село возвращаться им было запрещено. Так и не смог Анисим забрать племянниц к себе в дом. Девочки по-прежнему жили в землянке, поправленной летом дядей. Даже развести огород им было запрещено, как семье «врага народа». Анисим с Евдокией, как могли, помогали племянницам. Карательная сила новой власти обрушилась на сестру Анисима Анну Самсоновну, муж которой воевал на стороне Колчака и ушёл на восток. Случилось это летом 1920 года, после окончательного разгрома армии Колчака. В сёлах была проведена конфискация имущества у семейств бандитов. Конфискованный скот направили на продпункты (продовольственные пункты), а лошадей отправили в военные части. Дом и всю мелкую живность со всем прочим хозяйственным скарбом забрали коммунары. Из разобранного дома сложили на территории коммуны избу-читальню. Пришлось Анисиму строить ещё одну яму, где и стала жить Анна, как жена «врага народа». В семью Анисима пришла младшая сестра Прасковья Самсоновна, которая, будучи не замужем, жила в родительском доме с младшим братом Григорием и его семьёй. Родовой дом Зыковых коммунары тоже разобрали. Марье, жене Григория Самсоновича, пришлось вернуться в отчий дом Носковых.