Галина Пономарёва - Щит и вера [litres]

С 21-го года разрешили торговлю. Анисим значительно увеличил земельную запашку и продавал муку, пшено, скот. Несколько коммунаров вернулись к нему в качестве работников. Хозяйство стало налаживаться. Душа болела за племянниц и сестру. «Ограниченным в правах», им запрещалось селиться в деревнях, выезжать, вести своё хозяйство и работать по найму, запрещалось посещать избу-читальню, участвовать в жизни села и коммуны, было ограничено общение с жителями села. Люди попросту боялись даже разговаривать с ними, да и с семьёй Анисима Самсоновича тоже. Однако никто из односельчан не отказал в помощи страдальцам, особенно в зимнее время. Но налаживающееся хозяйство рухнуло с началом коллективизации…

Январь 1928 года… Приезд Сталина в Барнаул, его выступление перед партийно-советским активом о государственных закупках зерна и темпах коллективизации на Алтае, выраженное неудовольствие слишком лояльным отношением к «кулаку» предрешило многое в судьбах алтайских крестьян…

Поздней зимой того же года ночью в окно Зыкова Анисима Самсоновича кто-то громко постучал.

– Зыков Анисим Самсонович с семьёй здесь проживает? – раздался чужой ледяной голос и, не дождавшись ответа, резко оборвал: – Собирайтесь! Мы за тобой!

– Не добрые это люди, – заволновалась Дуняша.

Анисим, набросив тулуп, вышел в сени и открыл дверь. В горницу вошли трое вооружённых людей в кожанках, ещё несколько остались во дворе.

– Так, значит, ты Анисим Самсонович Зыков? – спросил один из них – видимо, старший. Голос был уставший, сопровождающие его люди тоже выглядели долго не спавшими и замотанными.

– Да, это я, – спокойно ответил Анисим.

– Кто здесь ещё проживает? – продолжил задавать вопросы говоривший.

– Жена, Евдокия Иосифовна, сестра Прасковья Самсоновна, сыны, ещё ребятишки да дочки две, – удивлённо отвечал Анисим. – Я за главу семьи значусь.

– Вам необходимо всей семьёй быстро собраться, взять только самое необходимое в дорогу. По постановлению Каменского окружного ОГПУ ты, как брат белогвардейца, и вся твоя семья, представляющая собой чуждый, враждебный советской власти кулацкий элемент, арестованы, – говорил он это, как заученную фразу, заезженную многократным повторением, не оставив никаких эмоциональных оттенков, произносил как стенам, а не людям. Остальные безмолвствовали.

На громкую чужую речь проснулись все домочадцы. Видимо, в подобной ситуации вошедшие были многократно, поэтому сразу резко и грубо оборвал всё тот же, старший в группе:

– На сборы – тридцать минут. – И непрошеные гости вышли из дому.

Прасковья заплакала, за ней заревели девчонки. Евдокия, опустив руки, застыла.

– Что же это будет? – причитала Прасковья. – Как же это так? Как же детки-то?

– Женщины, давайте вяжите быстрее узлы! Главное – взять тёплую одежду, одеял побольше, охотничью палатку и всё обмундирование, лопаты, лом, рабочий инвентарь взять нужно и еды побольше. Другой скарб потом, если успеете. Собираемся быстро! – пытался организовать семью на сборы Анисим, сам изрядно волнуясь.

– Тятя, тятя, мы что, в гости к кому-нибудь поедем? – спросила Машенька, потирая непроснувшиеся глазки кулачками.

– Мы поедем в далёкие-далёкие страны, туда, где ещё не бывал никто, – как можно спокойнее говорил Анисим, чтобы не испугать детей.

Мальчишки, уже смышлёные подростки, не задавали вопросов, кинулись исполнять решение отца и стали собирать рабочий инвентарь и инструменты в большой деревянный, приспособленный для этого короб. Евдокия, открыв сундук, бросала тулупы, шубы, шапки, всё шерстяное, одеяла… Через полчаса в дом вновь вошли вооружённые люди, оказалось их пять человек.

– Ну что, готовы? – спросил всё тот же человек. – Учтите, за вами всего одна подвода, а вас и самих пальцев на руках не хватит, так что не войдёте – решайте, что бросите.

– Я ещё должен племянниц забрать. Это три девочки, они не помешают! – возразил Анисим.

– Ни о каких племянницах речи не идёт. Постановление касается только семьи Анисима Самсоновича Зыкова, – не терпящим возражения голосом продолжил старший группы вооружённых людей.

– Но это дочери моего брата, того самого белогвардейца, о котором вы говорили, они сироты, я должен их взять с собой! – продолжал возражать Анисим.

И тут не проронивший ни слова солдат, зайдя со спины, ударил его по голове прикладом.

– А, контра, ты ещё права качаешь! Ещё врезать? – с яростью выругался он.

Анисим чуть не потерял сознание, его оглушило, в голове стоял невероятный гул. Евдокия, вскрикнув, подхватила мужа и повела его из дому на стоявшую во дворе подводу, девочки заплакали. Растолкав скарб, узлы, закутав в тулупы детей, Евдокия с Прасковьей Самсоновной кое-как уселись и сами. Сани медленно тронулись, возница, тоже вооружённый солдат, потянул за вожжи запряжённого в сани рыжего коня Анисима. Все молчали. Вооружённый конвой шёл рядом с санями. На востоке зимнее небо стало розоветь. Начинался новый день…

Когда выезжали из деревни, то впереди увидели ещё сани, какая-то женщина сильно плакала.

– Это Носковы, Куприян Назарович с семьёй, – тихо прошептала Евдокия, – видно, не одни мы такие.

Каждое утро, проснувшись, селяне смотрели на дымы топившихся изб. Уже знали, что если дыма нет, то в доме прошли аресты и несчастные пропали в неизвестности…

К вечеру следующего дня приехали в Новосибирск. Возле обской пристани собралось большое количество таких же саней с раскулаченными «враждебными элементами». Это были десятки повозок с жертвами советской коллективизации в Сибири. Тысячи людей на подводах в сопровождении вооружённого конвоя двинулись по застывшей реке на север. Сани шли на приличном расстоянии друг от друга: видно, конвоиры боялись, что несчастные могут объединиться и учинить бунт. Поэтому каждую подводу сопровождал отдельный вооружённый конвоир. Общаться и даже видеть своих попутчиков арестованные не могли.

День за днём, в мороз, в метель, с небольшими передышками двигался трагический караван. Заканчивалась пища; дети, старики простывали и умирали в пути, а отчаявшиеся родичи даже не имели возможности похоронить умерших, закапывали их в снег. Обмороженные и ослабленные от голода и болезней множество арестантов было погребено в этом «белом саване безмолвия». Было непонятно, сколько их движется по назначенному кем-то пути, все движутся в одном направлении или нет?

Нелегко было и Анисиму с Евдокией сохранить своих детей. Вот уже месяц они в пути! Съедены все припасы. Конвой тоже терпел нужду. Несмотря на то, что конвоиры были в тёплых тулупах и с пайком, они выбивались из сил и переносили суровую сибирскую зиму в тайге непросто.